— Не обижайся, что из “Красной звезды” тебя произвёл. Так лучше.
Я не понял, почему лучше из “Красной звезды”, чем, например, из “Правды”, но промолчал и согласно кивнул головой — хозяину виднее.
Гость вернулся с литровым бутылём и двумя пакетами. Из одного достал несколько жирных копчёных рыбин, в другом оказался большой воронежский пряник с глазурью. На этикетке бутыли была изображена ракета, взмывающая в лиловое небо, яркий оранжевый подсолнух и портрет измождённого человека в лавровом венке. Надпись гласила: “Космическая особая”.
— Не узнаёте? — ласково спросил он меня, подсунув этикетку прямо под нос. Я понюхал её, но не ощутил никакого запаха.
— Да вы не нюхайте, а смотрите, — рассмеялся он.
Я тупо уставился на подсолнух, пытаясь связать его с ракетой, потом на портрет тощего в венке, но, как ни старался, не мог угадать, кому из известных мне садоводов или космонавтов может принадлежать помещенное на этикетке лицо.
— Константин Эдуардович Циолковский, — улыбнулся гость и предложил выпить за встречу.
Мы допили нектар, и сослуживец, не закусывая, налил по целому стакану воронежской “Космической”.
— Просто пробуем, дегустируем или за что выпьем? — спросил гость.
— Попробуем сначала, — предложил Василий Лукич, отпил два глотка, уставился в потолок и одобрительно ухмыльнулся:
— “Рояль” на подорожнике. “Рояль” бельгийский, подорожник — наш, наклейка… — Лукич даже не удосужился посмотреть на неё, — из Калужской типографии Управделами Воронежского обкома. Угадал?
— Ну, Шерлок Холмс, — восхищённо крякнул гость и рассмеялся. — Говори, как дошёл.
— Чего тут доходить. Когда вы дрались за монопольку с управленцами из ЦК, меня попросили бывшие сослуживцы помочь им разобраться в некоторых тонкостях работы партийных типографий. Разобрался, доложил. “Литр спирта, говорю, приносит вам три тысячи чистыми, а килограмм этикеток, продолжаю, даёт вашим конкурентам сто тысяч. А когда, говорю, доллары и фунты научатся печатать, нос воротить будут от ваших заказов на наклейки”.
Гость с недоверием смотрел на Лукича.
— Чего уставился? — ухмыльнулся хозяин, — дальше спирта глаза не видели? Ладно, не будем продолжать тему. Редактор не поймёт, — добавил Лукич и взял на пробу большую толстую рыбину.
— Хороша рыбка, — покачал я головой, — стерлядь, похоже.
— Нет, — возразил воронежский гость, — вам до Василия далеко, — промах! В молоко попал стрелок, как сказала бы моя прабабка.
— Между прочим, — Лукич поднял на меня голову, — ты спроси у Борисыча, кто у него прабабка, — кстати, Борисыч, жива она?
— Не гневи Всевышнего, Василий! Ещё при тебе умерла. Когда ты ушёл в резерв? В пятьдесят пятом? А она через год.