Мы публикуем только часть его рассказов. Их гораздо больше, чем удалось поместить в небольшую по объёму книгу.
Чрезвычайно трудно было разговорить Василия Лукича, труднее — заставить прочесть рассказанное, и уж совсем невероятным казалось издать эту книгу, не рискуя быть обвинёнными в клевете. Но нам удалось прорваться через все препоны.
Главное — услышать рассказы Василия Лукича, а верить им или нет — дело вкуса. Всё зависит от взглядов и степени собственной информированности.
Василий Лукич с удовольствием готов принять участие в любой плодотворной дискуссии относительно правдивости его искренних воспоминаний.
Мы идём, переступая через строительный мусор, среди обветшалых построек старинного монастыря. Основан он был чуть ли не в шестнадцатом веке. Позднее здесь была, наверное, самая мрачная в России монастырская тюрьма. После семнадцатого года крепкие стены и изолированное положение монастыря привлекли внимание НКВД. Сейчас вспомнили, что этот исторический памятник Древней Руси — хороший источник получения валюты.
— Где-то было опубликовано, — говорю я, — что во время войны здесь был какой-то центр СМЕРШа и что-то вроде школы диверсантов.
— Это во время войны, — соглашается Василий Лукич (так зовут моего спутника). — СМЕРШ приехал сюда в сорок втором году, а объект ликвидировали вскоре после начала войны.
— Что значит ликвидировали? — интересуюсь я. — Эвакуировали куда-нибудь?
Василий Лукич немного помолчал.
— Тёмная история, — тяжело вздыхает он. — Точнее я вам ничего доложить не могу. Но встречаться с людьми, с которыми я служил на объекте, мне больше не приводилось. Как-то наткнулся на одну учётную карточку. Товарищ один у нас хозяйством ведал: пищевое, вещевое довольствие, ну и прочее. Так в карточке отметка: погиб при выполнении боевого задания в октябре сорок первого года. Формулировка, вы сами понимаете. У нас под такую в пятьдесят третьем половину управления перестреляли.
— А как же вы? — не слишком тактично спрашиваю я.
— Повезло, — говорит Василий Лукич, — в сороковом на учёбу откомандировали, а там война. Я почти всю войну на оккупированной территории работал. Ранен был, на Большую землю меня самолётом эвакуировали. Год в госпитале валялся. Забыли, в общем, обо мне, слава Богу.
— Так вы говорите, что в сорок первом здесь всех перестреляли. А Его? — я смотрю на Василия Лукича с явным выражением недоверия.
— Его? — переспрашивает Василий Лукич. — Если всех, то и его, конечно. А что вас удивляет? Кому он был нужен, если ещё был жив. Хотя в сороковом вполне ещё был живой и здоровый. Ему как раз всего семьдесят стукнуло. Я его лично поздравлял, — Видя выражение моего лица, он смеётся. — Не верите? Ну, как хотите. Идёмте дальше. Вот видите тот корпус? У нас он назывался “спецблок-2”. Это официально. А между собой называли его “Кремль”. Решёток не было. Армированное стекло. Они тут шикарно жили. Довольствие им было на четыре рубля в день. Унитаз в каждой камере. В баню по одному водили. У Александры Фёдоровны даже пианино стояло…