. Существует ли в таком случае какая-то иная точка зрения на хорошую жизнь, которая отображала бы ощущения действующего в таком мире человека и ту ценность, какой участники современной экономики наделяют возможность работать в ее рамках?
С древних времен параллельно с прагматической версией развивалась совершенно иная концепция хорошей жизни. Это концепция, которой Жак Барзен из Колумбийского университета и Гарольд Блум из Гарварда дали название «витализм». Некоторые ключевые фигуры и идеи этого направления были затронуты в четвертой главе, но здесь нужно представить более полную картину. До самого последнего времени учащиеся европейских школ и американских колледжей знакомились в основной программе с виталистской литературой западного канона. Самым первым виталистом, возможно, является Гомер, греческий поэт, живший в XII веке до н. э., автор «Илиады» и «Одиссеи». Эти эпические поэмы повествуют о героях Древней Греции — их упорстве, смелости и терпении.
Другим ранним виталистом является скульптор Бенвенуто Челлини, чрезвычайно важная фигура Возрождения (и протагонист оперы Берлиоза, названной по его имени). В «Автобиографии» он откровенно наслаждается своими творческими способностями и успехами, тем, что ему удалось сделать это. Даже сегодня молодого читателя могут ошеломить столь сильные амбиции.
В чуть более поздний период Сервантес и Шекспир создают драматические картины поисков, которыми занят человек. Посыл романа Сервантеса «Дон Кихот», герой которого — «человек из Ламанчи» с «невозможной мечтой», заключается в том, что для раскрытия человека необходима жизнь, полная вызовов и приключений; и если замкнутая экономика испанского захолустья не предлагает подобных вызовов, их нужно каким-то образом создать — если потребуется, даже вообразить их. В «Гамлете» Шекспира принц приходит к выводу, что он должен, если хочет быть кем-то, выступить против короля, хотя понимает, что может потерпеть неудачу, которая, скорее всего, будет стоит ему жизни. Пьеса показывает изначальную неопределенность вопроса об ответственности короля. (Как отметил колумнист Дэвид Брукс, сегодня люди в своей речи редко допускают, что их высказывания могут быть неверными.) Также указывается на исходную нерешительность Гамлета, намеревающегося совершить поступок, который поставит под угрозу все, что у него есть, — и его положение, и Офелию. Блум в своей книге «Шекспир: изобретение человека» превозносит Шекспира как решительного виталиста — «просторное зеркало», в котором мы можем увидеть самих себя.