День победы революции мы отпраздновали в освобожденном Трыне. Рано утром на следующий день мы с Димо Дичевым, Штерю Атанасовым и Радилом Ивановым отправились в Софию, чтобы связаться с Центральным Комитетом партии.
София в первые дни после победы переживала неописуемое опьянение свободой. Ее улицы и площади были заполнены ликующим народом. Вблизи дворца, на сбитом на скорую руку большом дощатом помосте, с утра до вечера выступали ораторы, пели хоры, играли оркестры. Временно остановились фабрики и заводы, нарушился обычный трудовой ритм города. Народ сознавал, что наступил великий, счастливейший миг в его истории, достигнута новая отправная точка в судьбах Болгарии, перед которой раскрывались перспективы социалистического строительства. Пришла долгожданная свобода, за которую пролили кровь тысячи людей, а тысячи других томились и тюрьмах и концлагерях, годами жили в изгнании. И опять, как семь десятилетий назад, свободу принесли северные братья, великая Советская Армия — Армия-освободительница…
Центральный Комитет партии в первые дни после 9 сентября помещался на улице Врабча, 10 (ныне улица Янко Забунова). Наша группа, запыленная в походе по горам и долам, была братски принята ответственными партийными деятелями: Антоном Юговым, Цолой Драгойчевой, Георгием Чанковым, Добри Терпешевым, Раденко Видинским, Димитром Ганевым, Кириллом Драмалиевым, Тодором Павловым, бывшим в то время одним из трех регентов малолетнего царя. С нетерпением ожидался приезд Трайчо Костова, освобожденного 8 сентября из Плевенской тюрьмы, где он отбывал пожизненное заключение. Он должен был встать во главе секретариата Центрального Комитета партии.
Первой ко мне бросилась Цола Драгойчева, привлеченная тем, что на мне была форма офицера Красной Армии. Но она тут же меня узнала. С ней мы встречались в Москве, куда она приезжала в самом конце 1940 года по поручению Центрального Комитета партии, чтобы поставить перед Георгием Димитровым и Заграничным бюро вопрос о присылке в Болгарию подготовленных партийных кадров. Тогда болел ее сын Чавдар, который жил в Москве у Стеллы и Наташи Благоевых, которые его любили, как сына.
— Как Чавдар? Скажи, как чувствует себя мой сын? — нетерпеливо спросила она меня, когда мы сердечно поздоровались. — От него нет вестей вот уже четыре года…
Признаться, я ничего не знал о ее сыне — со дня моего отъезда из Москвы прошло более четырех месяцев. Но разве мог я остаться равнодушным к тревоге этой заботливой матери, замечательной героини, отдавшей всю жизнь делу революции, дважды приговоренной к смертной казни, взвалившей на себя все тяготы ответственного партийного поста в годы антифашистского Сопротивления!