– Как ты?
Ийлэ пожала плечами: обыкновенно. Так же, как вчера, позавчера и за день до того.
Дайна больше не появлялась. И денег своих назад не требовала. Наверное, это неспроста. Ей нужно было, чтобы Ийлэ ушла из дому.
Для чего?
Она боится, что Ийлэ расскажет правду? Глупость. Если и возникнет такое желание, то кто ей поверит?
– Ты… здесь не мерзнешь? Я одеяло принес.
Он положил его на пол, благоразумно не приближаясь.
– И свитер… это мой, он тебе великоват будет, но зато теплый. Я его у одной старушки купил. Она коз держала, и из козьего пуха нитки. Я знаю, что такие – самые теплые. Ты не смотри, что ношеный, его стирали… честно. Правда, у Ната со стиркой не очень получается… у него вообще с хозяйством не очень получается, хотя он старательный.
Ийлэ склонила голову набок.
– Надо бы в город съездить, прикупить кое-чего, но… погода мерзотная, из дома выглядывать никакого желания. А Ната гонять, так он чисто из вредности купит не то. – Райдо опустил крышку сундука и сел сверху, ноги вытянул. – Сколько ты будешь здесь прятаться?
За прошедшую неделю он неуловимо изменился.
Ийлэ разглядывала его исподволь, а он не мешал. Сидел. Молчал. Ждал ответа? Она не желает с ним разговаривать.
Обычно он приносил еду, а сегодня только одеяло и свитер.
Сидит, шевелит ногами… носки вязаные, полосатые, надо полагать, у той же старухи купленные, из пуха козьего… и брюки домашние измялись… папа никогда не позволял себе ходить в мятых брюках. А клетчатых шерстяных рубашек в его гардеробе вовсе не было.
Белые сорочки. Домашние костюмы из мягкого вельвета ли, из тонкого сукна. Летом – непременный светлый лен, который мнется, и это отца раздражает, но лен уместен в жару.
– Ийлэ… послушай… холодает, а чердак – не лучшее место для ребенка… и для тебя тоже… ты вроде и ешь, но куда все уходит? – Райдо наклонился, опираясь ладонями на собственные колени. – В тебе же не понятно, в чем душа держится…
Не держится – задерживается. Но Ийлэ согласилась: не понятно.
И в чем.
И зачем.
И будь она посмелей, умерла бы. У нее было столько возможностей умереть, а она живет. И наверное, в этом есть какой-то смысл, отец вот утверждал, что высший смысл есть во всем, но Ийлэ он не доступен.
– Я не хочу, чтобы ты умерла…
– П-почему?
Ответ очевиден. Потому что тогда умрет и он, но пес промолчал, поднялся и велел:
– Пойдем. Время обеда. А обедать лучше в столовой…
Изменилась.
Прежняя форма. Прежние обои – темно-винные, расписанные ветвями папоротника. Панели дубовые. Камин, в котором горел огонь, и вид его заворожил Ийлэ настолько, что она замерла, уставившись на пламя. И стояла долго, пока пес не закашлялся.