День выдался солнечным, как это часто бывало, когда Джек служил на Менорке лейтенантом и коммандером, и теплым, так что, взбираясь по лестнице в верхний город, он расстегнул мундир, теперь куда лучше пошитый, чем тот, что он носил десять лет назад, но не помешавший тому, чтобы его узнали и поприветствовали в "Хоселито" и других местах, куда Обри заглядывал по пути к "Короне".
Порт-Маон все еще носил множество признаков длительного английского владычества: совершенно независимо от находящихся в гавани солдат и офицеров с трех кораблей Королевского флота - двух шлюпов и брига-канонерки на конвойной службе - на улицах попадались розовые лица и соломенные, как у Джека Обри, волосы. Продавался чай и даже булочки, а также английское пиво и табак, а в "Хоселито" наличествовали экземпляры лондонских газет не более чем двух-трехмесячной давности.
Но тучные годы миновали, дни, когда весь Средиземноморский флот базировался в Порт-Маоне и мощные гарнизоны заполняли Сан-Филипп и цитадель. Сейчас Королевский флот больше опирался на Мальту и Гибралтар, а испанский флот держал в Маоне лишь парочку бригов, и гарнизон составляли всего несколько рот местной милиции. Поэтому стало понятно, почему город в целом казался довольно сонным, а места, ранее, главным образом, обслуживавшие матросов и солдат, имели несколько заброшенный вид.
В "Корону" Джек вошел с черного входа - через заросший апельсиновыми деревьями двор. Там он и сел на каменное ограждение фонтана в центре дворика, чтобы перевести дыхание и охладиться после прогулки. Простуда давно прошла, но Джек еще оставался не в форме, и в любом случае, прогулка по твердой, устойчивой земле после недель и месяцев качающейся под ногами палубы всегда заставляла его тяжело дышать.
Из окна верхнего этажа донесся голос напевающей себе под нос женщины - длинная песня в стиле фламенко со странными интервалами и мавританскими напевами, часто прерываемая выбиванием подушки или переворачиванием матраса.
Гортанное контральто напомнило Джеку о Мерседес: очень, очень красивой девушке с Менорки, с которой он познакомился в этой самой гостинице еще до своего продвижения по службе. Что с ней? Наверняка ее умыкнул какой-то солдат. Многодетная мать, растолстевшая. Но, как он надеялся, по-прежнему жизнерадостная.
Песня продолжалась, превосходная угасающая каденция, и Джек слушал все более и более внимательно: не так много вещей трогало его столь же глубоко, как музыка. Тем не менее, он не весь обратился в слух, и в длинную паузу, пока подушки запихивали в слишком маленький сундук, его приземленный живот издал такое урчание, что Джек встал и прошел в таверну - широкое, низкое, прохладное и затененное помещение с огромными, встроенными в стены бочками и посыпанным песком полом.