Я помню, как еще весной дядя Семен сидел у нас в комнате, курил, жадно, глубоко затягиваясь, маленькие папироски и убеждал маму:
— Ну, зачем тебе снимать где-то у чужих людей дачу, оставлять ребенка с домработницей, волноваться, мотаться взад-вперед? Разве Семе плохо будет у нас?
Разве он когда-нибудь на нас обижался?
Дядя Семен перевел на меня взгляд своих усталых выпуклых глаз и вдруг как-то жалко, заискивающе улыбнулся.
Я отрицательно помотал головой: нет, я никогда не обижался на дядю Семена. Мне очень хочется к нему на дачу. Я бы стал помогать ему. И потом, может быть, туда приедет Аллочка?..
Мама, наверно, поняла, что мне хочется в Малаховку, и согласилась. И тут же решила отпустить нашу домработницу Ксеню на все лето в отпуск.
И едва только она сказала это, как я заметил, что у дяди Семена изменилось лицо. Из какого-то жалкого, просящего оно стало решительным, строгим. На впалых щеках дяди Семена быстро задвигались крупные желваки.
Закурив новую папиросу и отвернувшись к окну, он глухо спросил:
— Ты, наверно, уже... собрала деньги для дачи?
— Да... — ответила мама.
— Не сможешь ли дать их пока мне?... Я бы сделал террасу... А потом рассчитаемся... Свои же люди... Все равно, когда я построю большой дом, все вы будете летом жить у меня...
Мама как-то растерянно, даже испуганно согласилась:
— Да-да, конечно, Сема!.. Я их тебе дам... Если хочешь, прямо сегодня. Вот пойдем, я сниму с книжки и отдам тебе...
— Это было бы хорошо... Я бы начал террасу уже к приезду Семочки...
Я видел тогда, что им обоим как-то неловко — и маме и дяде Семену. И мне тоже было неловко. Я почему-то вспомнил, что говорил мне в прошлом году Майк о дачниках, и мне захотелось рассказать это маме.
Но потом я подумал, что тогда она может не отпустить меня в Малаховку, я не увижу Аллочку и вообще все получится очень нехорошо.
И я не сказал маме ничего.
Террасу мы делаем с дядей Семеном вместе. Плотники установили столбы для нее, сделали каркас. А мы настилаем пол, связываем столбы каркаса планками и прибиваем к ним маленькие дощечки «в елочку». Из этих дощечек получается красивая стенка. Стенку дядя
Семен делает сам. А я только помогаю ему: отпиливаю доски, забиваю гвозди. Пробовал я и строгать, но у меня еще получается плохо, и дядя Семен доски мне не доверяет, строгает их сам.
Нынешним летом, уже после того как я приехал в Малаховку, дядя Семен ушел на пенсию. Перед этим, вечерами, он что-то долго подсчитывал, и через тонкую дощатую стенку я слышал, как он говорил тете Оле:
— Нет, мне положительно невыгодно работать...