Картошку свою Ксеня продала первая, свернула мешки, сбегала к воротам купить пирожков с ливером и повидлом, съела их и стала помогать Степановне, к которой все еще подходили, покупатели. Ксеня теперь вешала картошку, а Степановна только получала деньги.
К пяти часам у Степановны еще оставалось полмешка картошки, и Ксеня подумала, что, когда приедет Сергей, эти полмешка придется везти обратно в деревню.
Но Сергей к пяти не приехал, и до закрытия рынка всю картошку удалось продать.
А потом с рынка пришлось уйти, и Ксеня со Степановной долго стояли у ворот, мерзли и все ждали Сергея. В городе уже было темно, горели большие желтые, как луна, фонари. По соседней улице, рядом с рынком, бесшумно проносились легковые машины. Куда-то спешили люди. Они шли широкими потоками в обе стороны, и не было у этих потоков ни начала ни конца. И Ксене страшно захотелось быть нарядной горожанкой, идти в одном из этих потоков, спешить в кино
или там в театр, и чтобы позади, за спиной, у нее был свой городской дом, с диваном, с комодом, уставленным разными безделушками, и с радиолой «Рекорд», возле которой аккуратной стопкой, под вышитой салфеточкой, лежали бы самые хорошие, самые веселые и самые грустные пластинки и среди них—любимая песенка о том, что «нет любви хорошей у меня».
Сергей так и не приехал. Либо он нашел далекого, выгодного «левака», либо на самом деле загулял у своей родни. Ксеня со Степановной ждали его у ворот целый час, а потом Ксеня сказала:
—Надо в Дом колхозника идти. Переночуем, а утром поездом уедем.
До их районного центра можно было доехать поездом, и поезд уходил по утрам. Это Ксеня знала.
Степановна, конечно, опять заворчала:
—В Доме колхозника платить надо. Лучше уж на вокзале переночевать. Лавок-то хватит.
—Вы как хотите, а я в Дом колхозника пойду, — твердо сказала Ксеня и подняла со снега мешок. В него были вложены остальные свернутые мешки и старый тулуп, которым укутывали картошку.
—Погоди уж, и я с тобой.—Степановна заторопилась и тоже подхватила свой мешок. —Чего я одна на вокзале-то буду? Чай, обокрасть могут.
В Доме колхозника их поместили в большую комнату, где стояло шесть коек. Кровать Степановны была у двери, а Ксенина —у окна, в углу. Под соседней кроватью лежал туго набитый рюкзак, а на тумбочке, которая отделяла эту кровать от Ксениной, лежали журналы.
Ксеня подошла, посмотрела их. «Знание —сила», «Техника —молодежи», «Юность». И все новенькие, необтрепанные. Видно, только что купленные.
Ксеня аккуратно сложила на стуле отцовский полушубок, свой ватник, материну шаль, причесалась перед зеркалом, зажав заколки губами, взяла полотенце и пошла умываться. Степановна покосилась на нее, но из комнаты не вышла — осталась стеречь вещи, хотя,