– Чего надо?
– Наташа, здравствуйте. Мне бы Валеру, – строго по легенде сказал Егор, – я с ним в Моздоке служил. Он этот адрес оставил, мне с ним поговорить надо.
Дверь приоткрылась ровно на длину цепочки, показалась часть коридора, темного, с ободранными обоями и проводами вдоль плинтусов. В лицо пахнуло пригоревшей едой, мылом и душным запахом мокрой побелки. За дверью стояла женщина на вид лет тридцати с небольшим, изможденная, с острой мордочкой и круглыми бесцветными глазами. На руках она держала сонного ребенка, тот хныкал и вертелся, изгибался так, что лишь чудом еще не грохнулся на пол, а из квартиры доносились еще детские голоса – там то ли ссорились, то ли уже дрались.
– В Моздоке? – Женщина прищурилась. – Валерка вроде в Шатое был и еще где-то, забыла, как называется. Ну, неважно, уехал он, не живет здесь.
Другого Егор и не ждал, Сивов прав – прошло слишком много времени, и было бы слишком хорошо обнаружить здесь Чурсина живого и здорового. И раз Павлов-старший считал его причастным к тому убийству, то так оно и есть, чутье старого фэйса ни разу не подводило. Но чудес не бывает.
– Куда уехал, не знаете? – просто так спросил Егор. Вопрос в этой ситуации был более чем уместным – сослуживец ищет товарища, пришел по старому адресу, а тут незадача…
– Знаю, – сказала женщина, – Валерка в монастыре, грехи замаливает.
– Где? – обалдел Егор, не совсем вникнув в смысл ее слов. Ответ отличался от ожидаемого, и требовалось пояснение.
– В монастыре, – повторила женщина, – в Хотьковском. Тут недалеко, три остановки на электричке. Семь лет там живет, я к нему раньше ездила, но потом некогда стало…
Ребенок заорал, зашелся в крике, запрокинул голову, женщина захлопнула дверь у Егора перед носом, но тот не трогался с места. Постоял, бессмысленно глядя на мятую коричневую дверь, отошел к перилам, уставился в стенку. Вот так, Чурсин уже семь лет замаливает грехи в получасе езды отсюда. Семь лет, все верно – Сивов искал его полтора десятка лет назад, а потом о Валерке все забыли. Он где-то болтался все эти годы, а потом вернулся.
– Сдуреть. – Егор вышел из вонючего подъезда, глубоко вдохнул, поглядел на окна пятнадцатой квартиры. Там сидела кошка и грызла похожий на куст раскидистый цветок, потом спрыгнула на пол. Вместо нее появилась девочка, она задернула штору, пропала.
– Сдуреть. – Егор точно все другие слова позабыл, шел быстро, почти бежал, потом не выдержал и сорвался с места. Поймал машину, посулил водиле пятисотку, если довезет до вокзала за десять минут, и тот выжал из «Приоры» все, что та могла им дать. Электричка уже отходила, из открытых окон неслось «осторожно, двери закрываются…», и Егор влетел в сходившиеся створки, состав тронулся, вагон замотало на стыках. Народу было довольно много, электричка шла издалека, от конечной до Москвы ходу ей было больше двух часов. Публика ехала самая разная, от мелких клерков и дачников с собаками, граблями и ведрами до гастарбайтеров, что галдели в тамбуре и поглядывали через дверное стекло в вагон. И не зря прыгали, первыми углядели контролеров и рысью побежали в соседний вагон.