Володя слышал, как Маняша спросила маму:
— Мамочка, мы никогда сюда не вернемся?
Слышал, как мама ответила:
— Никогда.
И, как бы подтверждая это «никогда», колесо катилось все дальше и дальше.
Колесо телеги проводило Володю и его семью до пристани. Но там движение не остановилось — на смену неторопливому грязному сухопутному колесу пришло другое — большое, сверкающее водяными брызгами и окутанное паром колесо парохода.
Движение. Движение. Движение.
Это чувство возникло у Володи на пароходе, увозящем его из Симбирска. Володя следил за вращением колеса, и ему начинало казаться, что пароход стоит на месте, а огромная земля со свеже-зелеными лугами и рощами, с вышками колоколен и дымками труб плывет навстречу, приводимая в движение этой ступенчатой влажной шестерней. Володя не мог оторвать взгляда от колеса, он испытывал на себе магическую, притягательную силу движения. Нет, это колесо приводит в движение не только землю, но и его жизнь, оно несет его навстречу новым испытаниям, новым переменам.
Неожиданно Володя вспомнил залитый мартовским солнцем каток. Это был не тот привычный зимний каток, когда клубы пара вырываются из дверей «теплушки» и возникают от дыхания катающихся. Лед был изрезан, а посреди поля стояли лужи. Каток доживал свои последние дни.
Напрасно высоченный дворник, размахивая метлой, кричал:
— Господа гимназисты, каток закрыт! Извольте удалиться! Лед тает!
Его голос тонул в смехе, крике, шуршании коньков. «Господа гимназисты» получали от уходящей зимы свою последнюю дань.
Володя скользил по самой кромке ледяного поля. Он был без шапки, а коньки его мчались, как две выпущенные из лука стрелы.
Неожиданно кто-то окликнул его:
— Володя!
Неловко скользя на подошвах, к нему спешил его гимназический товарищ Андреев. Он так нескладно балансировал руками, что Володя готов был рассмеяться, но, заметив, что лицо друга озабоченно, сдержался.
— Володя, — прерывисто дыша, заговорил Андреев, — тебя разыскивает Вера Васильевна… по очень важному делу.
— По какому делу?
Андреев молча опустил глаза.
— По какому делу?!
Всю дорогу к дому Веры Васильевны Кашкадамовой Володя бежал. Он строил догадки и тут же отвергал их одну за другой. А жилка стучала в висок все сильнее, сильнее.
— Крепись, — сказала Вера Васильевна и протянула Володе письмо.
Володя стоял, прислонясь к стенке, а его глаза перебегали со строки на строку, торопясь добраться до главного.
«Сообщите осторожно Марии Александровне Ульяновой — дочь Анна и сын Александр арестованы, — читал Володя, и глаза его болезненно щурились. — Говорят, Александр замешан в заговоре против жизни государя…»