— О, Улас Тимофеевич! Товарищ директор!
— А может, он уже стал пан директор? — ощупывая мои карманы, недобро спросил пожилой.
Но я заговорил с младшим:
— Спасибо, что узнал, а мне хоть и стыдно, не могу припомнить.
— И не сильтесь, Улас Тимофеевич. Два года назад я был в полтора раза меньше ростом, самый маленький в классе, вымахал уже потом, когда школа закрылась. Я — Володя Франько, в седьмом был…
Мне действительно было стыдно, но не потому, что не узнал своего ученика, а оттого, что пожилой партизан так бесцеремонно и грубо обыскивал меня, да еще при бывшем ученике, — такое со мной было первый раз в жизни.
— И куда ты направляешься? — закончив обыск и не найдя ничего компрометирующего, спросил пожилой.
— Ищу партизан.
— И вы так откровенно говорите об этом? А если мы не партизаны, а какая-нибудь националистическая банда?
— Вы разговариваете на суржике, смеси украинского и русского языков, а там таких нет, таких там убивают.
— Вона! — удивленно воскликнул пожилой партизан. Видимо, удивился смелости моего ответа: — Откуда тебе это известно?
— Это всем известно, — ответил я.
— А в отряде, что собираешься делать?
— Что все, то и я.
— Все защищают Родину, сражаются против немецко-фашистских захватчиков. А ты где был до сих пор?
— Сидел возле жены с ребенком.
— Дядя Степан, — вдруг нетерпеливо проговорил Володя, молчавший до этого, — да ведь это же наш директор, он против фашистов, я помню, как он нам рассказывал про убитых бомбами, про девушку, которой оторвало ноги, его самого дважды откапывали после бомбежки.
Партизан молчал, все еще медлил с окончательным решением, будто и не слышал слов своего напарника.
— Веди ты его в штаб, там разберутся, — раздался голос из-за кустов.
Привели. Тот же лес, похожая на нашу землянка, и за таким же столом трое: командир отряда Андрей Иванович Коваль, коренастый, сутуловатый, этакий кряжистый мужичок, но лицо довольно интеллигентное, голос без стальных ноток, не привыкший, видимо, к жестким командам, наверное, и командиром этот человек стал в силу необходимости, а до этого занимался вполне мирным трудом; как позже я узнал, Коваль до войны работал заведующим городской детской поликлиникой.
Остальных я не запомнил, знал только, что второй был начальник штаба и еще кто-то в военной форме. Ритуал тоже знакомый — сначала говорили со мной все (только не давали наставления, а допрашивали), потом для более детального допроса меня повел к себе тот, в военной форме.
Выслушали с настороженным вниманием и, казалось, со всей доброжелательностью. Я рассказал, как пришла ко мне в школу Сима, у которой погибла вся семья, как я договорился с лесником Омельяном, и тот два года прятал у себя учительницу, потом ее обнаружили, — тут я выложил все, как и было, — и про томик Гейне, и про Вапнярского, и про Стаха, и о том, как ее изнасиловали, как пытали Омельяна, и он не выдержал, назвал меня.