Я вижу в окно, как от дома Вапнярских отъехал маленький «фиат» красного цвета и, юрко нырнув по диагонали дороги, остановился у нашего дома. Из машины с сигаретой в руке вышла Лукерья, нервно захлопнув дверцу; постояла у палисадника, сделала несколько глубоких затяжек, погасила сигарету о штакетник — к нам в дом она с сигаретой не входила, такое позволяла себе только Джемма. Джулия заметила ее и пошла открывать.
— Одолжи мне на пару часов Уласа, — едва поздоровавшись, попросила Лукерья. — Приезжает королева!.. Самой ехать на это зрелище как-то неприлично.
— Бери, — щедро распорядилась Джулия, — только чтобы вернула мне его живым.
Лукерья широко распахнула свои еще красивые карие очи — истая полтавчанка — и побледнела: слова Джулии показались ей намеком на убийство, за что Лукерью не так давно судили, но оправдали; это вызвало немало пересудов. Джулия поняла свою нечаянную оплошность и смущенно замахала руками:
— Нет, нет, дорогая, не обижайся, ради бога! Я хотела сказать: как бы там в толпе не задушили моегохрупкого Уласа. Поглядеть на английскую королеву соберется столько желающих!
— Я так и поняла, — облегченно вздохнула Лукерья, и на лице ее вновь проступил обычный румянец, переданный ей далекими предками, — никакие жизненные невзгоды не могли вытравить его с ее уже дряблеющих щек. — Вот только мы самого Уласа не спросили, заметив меня, сказала Лукерья.
Я не очень люблю подобные зрелища, да и жалко времени — его так мало нам отпущено, чтобы тратить еще на разные пустяки. Но в то утро мне не писалось и не малевалось и Лукерья с такой жалостливой улыбкой глядела на меня, что отказаться я не мог. Мы сели в ее маленький «фиат» и покатили по забитым автомашинами улицам города.
Иногда я думаю: может ли человек принимать у себя дома того, кто умышленно убил близкого тебе человека? Или вот, как сегодня, сопровождать его на развлекательное зрелище… Выходит, что может…
Пока мы искали место, где бы припарковаться, все стоянки и переулки были забиты машинами, мне вспомнилось, как я познакомился с Лукерьей и как потом она попоосила меня познакомить ее с Богданом Вапнярским которого как-то видела вместе со мной. Было это более четверти века тому назад; я работал тогда на заводе сухих аккумуляторов, куда по приезде в Торонто меня устроил Богдан под именем Вильяма Смита — с украинскими фамилиями туда не принимали. Джулия после долгих поисков нашла наконец себе место в пекарне, вначале трудилась уборщицей, а потом пекла пирожки, о лучшем она не могла и мечтать — ни специальности, ни образования. Вдыхать каждый день запах хлеба было ее мечтой с голодного детства, хотя работа оказалась изнурительной и трудной: высокую температуру у печей выдерживал не всякий мужчина. Однако Джулия была хоть и худенькой, но крепкой, привыкшей к жаркому итальянскому солнцу и постоянно твердила мне, что переносит жару у печей легко. Ее напарницей была Лукерья Охрименко, полтавчанка, угнанная на работу в Германию, в прошлом воспитательница детского сада, красавица, которую даже в тяжелом голодном рабстве не могли не замечать мужчины; еще в Германии она вышла замуж за серба, уже здесь, в Канаде, он умер от туберкулеза. Ни Лукерью, ни ее серба я не знал, познакомился с Охрименко уже после смерти ее мужа. Они, правда, пару раз к нам заходили — семья была бездетной, и супруги имели время для визитов, но меня дома не было, так как работали мы с Джулией в разные часы, она на дневной смене, а я ночью: у нас было двое маленьких детей — Джемма и Тарас — и кому-то нужно было сидеть с ними, нанимать нянек было не за что. Как-то Лукерья, жившая неподалеку от нас, договорилась с Джулией вместе идти на работу, заглянула к нам, а я как раз вернулся с ночной смены в нашу крохотную квартирку. Вместе со мной пришел Вапнярский, мы должны были в то утро заняться с ним какими-то неотложными делами нашей организации. Так и встретились эти двое внешне симпатичных людей; они не могли не обратить внимания друг на друга, тем более, что оба были украинцами. Богдан, никогда не упускавший возможности побыть с красивой женщиной, тут же коротко расспросил Джулию о ее подруге и выразил желание познакомиться с ней ближе, а Лукерья буквально вся окаменела, увидев Богдана; застыла, словно статуя, посреди комнаты, не сводя с него глаз. По дороге на работу Джулия спросила, что с ней произошло, почему эта встреча так подействовала на нее?