Виттингтон выпрямился и надулся:
— Послушайте, я же говорил вам…
— Меня больше интересует то, чего вы мне не сказали. Город прекратил ассигновать ваш театр, так что вы оплачиваете счета из своего кармана. А карман-то почти совершенно пуст.
— И как же, — Виттингтон пытался придать своему голосу крепость стали, — по-вашему мнению, это касается Питера?
— Двадцать тысяч для вашего театра были бы значительным подспорьем и продлили бы его существование на какое-то время.
Виттингтон вытаращил глаза.
— Вы сошли с ума!
— Вряд ли. Питер обожал своего отца, все говорят об пом. Они были неразлучны. И, однако, он расстался с ним. Резко и совершенно неожиданно. Никто не знает почему, но мне кажется, я могу догадаться. Джон Оутс стал наркоманом. Это его изменило, он стал шантажировать твоих бывших друзей. Один раз даже попытался украсть наркотики из аптеки… Питер узнал об этом. Это явилось для него тяжелым ударом. Прежняя любовь не могла сразу исчезнуть, она переродилась во что-то другое. Что, если любовь превратилась в презрение? Что, если ему стало казаться, что его отец утерял всякое значение? А вот вы важны для него. Вы его любили. Блестящий человек, знаменитая личность. Вы его пестовали, льстили ему. И вы занимаетесь чем-то замечательным, во что он верит или воображает, что верит. И вот из-за недостатка денег это дело в скором времени зачахнет. Его отец больше ему не нужен, ни самому себе, ни всякому другому. Так почему бы не воспользоваться этими деньгами?
— Вы совершенно невозможны.
— Ситуация здесь, — Дэйв махнул рукой, указывая на узкое окно спальни, которое было видно сквозь верхушки деревьев, — не требовала большого труда для расшифровки. Парень в вашей постели не был Питером Оутсом, но мог им быть. Во всяком случае, это не ваш племянник. Он знал, что мне это известно. И понял также, почему я это знал.
Брови Виттингтона полезли вверх.
— В самом деле? Прозорливый мальчик, настоящее чудо. Хорошо. Да, я хотел уложить Питера в свою постель. А вам бы этого не захотелось? Но все мои намеки и ухаживания не возымели действия. Тогда я поставил для него «Лоренцо». Он был в восторге, но снова ничего не понял. Тут я утратил терпение и высказался начистоту. Ему страшно не хотелось меня обижать. Я всегда был так добр к нему, я ему очень нравлюсь, однако… И после этого мы не разговаривали. Пьеса закончилась, вернее сказать, закончился ее показ, и Питер не вернулся. Он ушел навсегда. Если вы мне не верите, — он кивнул в сторону дверей мельницы, — спросите у любого. Целую неделю ни о чем другом они не судачили.