— Славка дал нам одно поручение. Пошли.
Они уже хорошо знали друг друга, поэтому Апанас Балашов не стал допытываться, куда его позвали. Оделся и пошел за Лелей, на некотором расстоянии от нее. Пришли на улицу Мясникова, неподалеку от Дома правительства. Остановившись на секунду, Леля сделала Балашову знак рукой, чтобы подождал, а сама исчезла в подъезде.
Апанас начал медленно ходить по тротуару. Далеко от подъезда, куда нырнула Леля, не отходил, но и не останавливался возле него. Нужно было остерегаться, чтобы не нарваться на шпика. Однажды он уже стоял под дулами автоматов, знает, что это такое...
...Случилось это еще в первые дни оккупации Минска. Немцы приказали Балашову вести состав в Борисов. Доехали до станции Минск-Восточная. Состав остановился, но локомотив, конечно, работал. Фашистский надзиратель, стоявший рядом, не знал, как устроен тормоз на наших паровозах.
— Поехали! — приказал он Балашову.
Манометр показывал полное давление, а поезд стоял. Перевел реверс и раз, и другой, и третий — ни с места. Фашистский контролер то на приборы глянет, то к колесам кинется — ничего не понимает.
— О, доннер веттер! — выругался он и стукнул прикладом автомата о стенку будки.
В этот миг Балашов неуловимым, но резким движением снял тормоз. Паровоз рванулся изо всей силы, и гитлеровец стукнулся головой о стенку. Где-то затрещал, заскрежетал металл, поезд помчался вперед.
— Хальт, хальт, русиш швайн! — заорал гитлеровский надсмотрщик.
Поезд остановился возле небольших кустиков. Но это был уже не состав, а половина его. Вторая половина, оторванная, осталась по инерции на месте.
Сзади к паровозу бежали с автоматами гитлеровцы, сопровождавшие состав. Они что-то злобно кричали, размахивали оружием.
«Ну, будет сейчас...» — подумал Апанас.
Поговорив о чем-то между собой по-немецки, они приказали Балашову идти вперед, к кустам, а сами наставили на него автоматы.
«Вот и отгулял я на белом свете...»
Согнувшись, будто держа на плечах непосильную ношу, он шел навстречу смерти.
Сзади послышался окрик. Приказали идти назад, к поезду. На душе стало легче: «А может, передумают, не застрелят?» Около паровоза дали в руки лопату и приказали:
— Копай! Здесь мы тебя пуф-пуф!
Уже надвинулась ночь. Под тусклыми огнями красных фонарей песок, который Балашов неторопливо выбрасывал из ямы, казался окровавленным. Нога вяло нажимала на лопату. Железо громко скрежетало о камни, скользило по ним, не хотело лезть в землю.
Когда яма была выкопана по колено, гитлеровцы неожиданно приказали:
— Бери зубило, молоток и ремонтируй! Не отремонтируешь — капут!