Глаза его сверкают сквозь сеть, покрывающую все тело, а сам он парит над полом. Луч голубого света срывается с жезла, зажатого у него в руке, но Анубис успевает ускользнуть, растворившись с молниеносным жестом и едва слышным воем.
— Мой сын, — говорит Сет и касается плеча Тота.
— Мой сын, — говорит Тот, склоняя голову.
Позади них гаснут языки зеленого света.
Что-то темное кричит среди света, среди ночи — где-то.
Между нами с тобою — слова,
как известки раствор,
что сцепляет, разделяя,
всех нас воедино.
Их сказать,
тень отбросить от них на страницу (это — переплетение общих страстей,
узнаванье друг в друге себя,
неотличности нашей под кожей)
— возвести из возможности чистой
собор, чтобы стилосом шпиля
метил он бесконечность.
Когда завтра придет, оно будет сегодня,
и ежели не капля,
значит, вечность
блеснет порой на кончике пера,
когда чернила наших голосов
вокруг теснятся ночью неизбывной
и метит лишь раствор границы наших клеток.
— Что это за бред? — спрашивает Князь Юскиф Рыжий, который во главе двадцати своих воинов направляется опустошать приграничные земли своего соседа, Дилвита из Лильяменти.
Его спутники нагибаются пониже, чтобы разобрать в тумане выбитые на валуне слова.
— Княже, я слышал о подобных штуках, — замечает его помощник. — Это дело рук поэта Брамина, он чаще всего именно так и публикуется: бросает свои стихи на ближайший мир, и там они отпечатываются на самом твердом оказавшемся под рукой материале. Он похваляется, что писывал притчи, оды и поэмы на камнях, листьях, даже, как это, на лоне вод.
— Вон оно что! Ну ладно, а какой в этом смысл-то? Может, это доброе предзнаменование?
— Да нет в нем никакого смысла, Князь, ведь все знают, что безумен Врамин, как голинд в пору течки.
— Ну ладно, раз он писал на этом камне, пописаем на него и мы.
— Ха-ха!
— Отец? — говорит тень черной лошади на стене замка.
— Да, Тифон.
— Отец!
И раздается звук, от которого могут лопнуть барабанные перепонки.
— Анубис сказал, что ты погиб!
— Он солгал. Озирис, должно быть, поднял Молот со словами, что спасает вселенную, поскольку я терплю поражение?
— Да, так оно и было, — говорит Принц.
— Но я не терпел поражение, я одерживал победу. И уничтожить он хотел меня, а не Безымянное.
— Как ты выжил?
— Чистый рефлекс. В тот самый миг, когда обрушился удар, я нырнул в фугу. Часть удара все-таки настигла меня, и Анубис, наткнувшись на мое бесчувственное тело, умыкнул меня в свой дом. Амуницию мою он разбросал по всем Срединным Мирам и принялся тренировать меня как свое оружие.
— Убить Тота?