— Пойду схожу на нашу заставу, — говорил мариндини, решив посоветоваться по какому-нибудь делу с ее начальником.
— Ну, как там, на нашей заставе? — спрашивали ходока, когда он возвращался в селение.
Аджарцы были как бы в ответе за стены, возведенные их руками, и за благополучие обитателей этих стен.
Пограничники платили им тем же. Не раз во время снежных буранов они спасали овечьи отары в горах, давали своих лошадей для сельских работ, приносили в селение журналы и книги, провели с заставы радио. Почти в каждом доме заговорил голос Москвы и Тбилиси, и мариндинцы перестали чувствовать себя отрезанными от всего мира.
Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из пограничников по делам службы не заглядывал в маленькое селение, и аджарцы привыкли их видеть у себя, как привыкли видеть восход и заход солнца. С ними можно было переброситься словом, узнать, какие новости там, наверху. Горцы называли солдат "генацвале", что значит "друг", "товарищ", а надо сказать, что не каждого человека горец назовет этим именем. И если бы вдруг пограничники перестали ходить через селение, то мариндинцы бы посчитали, что там, наверху, случилась беда.
Так было все годы.
Но вот однажды в горах разбушевалась метель. Пять дней и пять ночей из низких тяжелых туч валил снег. Такого не помнили даже самые старые жители Мариндини. Снег валил не переставая, крупный, мокрый и такой густой, что в трех шагах ничего не было видно. Он засыпал дома по окна, потом по крыши, и в домах стало темно, как ночью. Люди отсиживались в жилищах. Тревожно мычали не кормленные коровы.
И все это время в деревне не показывался ни один пограничник, а на шестой день в домах замолчало радио. Мариндинцы проснулись и не услышали привычного голоса диктора. Люди притихли, почуяв недоброе. Когда снегопад перестал и все выбрались из своих жилищ, никто не узнал ни родной деревни, ни окрестных гор. Все-было погребено под сугробами, а многие деревья рухнули под непривычной тяжестью снега.
Прошел день и еще один день. Радио молчало. С заставы не появлялся ни один человек.
И тогда мариндинцы заговорили:
— Не проломилась ли у них крыша от снега?
— Осталась ли пища?
— Есть ли у них дрова, чтобы затопить печи?
Они говорили о дровах, крыше и пище, а думали о другом. Только самая старая из женщин не вытерпела и воскликнула: "Вай-мэ", что значит: "Горе мне!", а другая добавила: "Шени чириме", что означает: "Их беда — мне".
И один из мужчин сказал:
— А не нужно ли им помочь?
Деревня была небольшая, жителей мало, и они легко сговорились, что да, нужно помочь. Они хорошо знали друг друга, и выбор пал на пятерых самых сильных и ловких.