— Ты умеешь писать? — Спросил он на ярком южном наречии: ты умеешь писать? — Я слышал, ты умеешь писать.
— Да, я умею писать, — ответил Моррис. Он заметил, как Оллгуд, не дойдя до него, увидел, кто идет рядом с Моррисом и поспешно переместился на баскетбольную площадку в дальнем конце двора.
— Я Уоррен Дакворт. Все называют меня Даком.
— Я Моррис Бел …
— Я знаю, кто ты. Ты хорошо пишешь, да?
— Да, — сказал Моррис, не задумываясь, и без лишней застенчивости. То, как Рой Оллгуд неожиданно нашел для себя новое место, не оставило его равнодушным.
— Ты можешь написать письмо для моей жены, если я, типа, скажу, что писать? Только словам красивее?
— Могу и напишу, только у меня есть одна проблемка.
— Знаю я, какая у тебя проблемка, — выдал его новый знакомый. — Если твое письмо моей жене понравится, если после него она перестанет меня своими разговорами о разводе доставать, у тебя больше не будет проблем с этим худым сученком в твоей камере.
«В моей камере худой сученок — это я», — подумал Моррис, но где-то в душе у него появился тонюсенький проблеск надежды.
— Сэр, я напишу для вашей жены такое письмо, какого она не получала за свою жизнь.
Несмотря на мощные руки Дакворта, он вспомнил одну передачу о природе. В ней рассказывали о птичке, которая селится в пастях крокодилов, где выбирает из зубов рептилий остатки пищи, благодаря чему и выживает.
На взгляд Морриса, это была бы неплохая сделка.
— Мне понадобится бумага, — сказал он, подумав о колонии, где можно было рассчитывать не более чем на пять паршивых листов бумаги с жирными разводами, похожими на предраковые пятна.
— Я достану тебе бумагу. Достану все, что нужно. Ты просто напиши письмо и в конце добавь, что я все это говорил, а ты только записывал за мной.
— Хорошо. Скажи, что она больше была бы рада услышать.
Дак задумался, потом просиял.
— Что она офигенно трахается?
— Она об этом и так знает. — Теперь задумался Моррис. — Она когда-то говорила, что, если бы могла, изменила бы в себе какую-то часть тела? Какую? Брови Дака сдвинулись плотнее.
— Не знаю, она всегда жалуется, что у нее задница слишком велика. Но зачем об этом говорить? Только хуже будет.
— Нет. Я напишу, как ты любишь щупать ее руками и тискать.
Дак заулыбался.
— Только смотри, осторожнее там, а то я тебя сам натяну по самые глаза.
— Какое платье она любит больше всего? У нее есть платье?
— Да. Зеленое. Шелковое. Ей мать подарила в прошлом году, перед тем, как меня приняли. Она надевает его, когда мы ходим танцевать. — Он опустил глаза. — Сейчас ей лучше на танцы не ходить. Но, наверное, она ходит. Я знаю. Может, я не умею и имени своего написать, но я не дурак.