Нёхиси, мгновенно оценив обстановку, взмывает под потолок. Вежливость – дело хорошее, пока не мешает удобно устроиться. А в такой толчее прикидываться человеком – себе дороже.
– Мне давно пора чего-нибудь выпить, – говорит он Тони, свешиваясь с потолка, как сияющий сталактит. – Этот ужасный тип, наша с тобой общая божья кара, устроил самую длинную летнюю ночь за всю историю этой планеты и на радостях выдул весь коньяк из моей фляги, пока я в поте лица возился с рекой. Весь! Ты помнишь, сколько его там было?
– Без пяти миллилитров бездна, – невозмутимо кивает Тони. – Еще бы я не помнил самый выгодный заказ минувшего года! Ничего, этому горю помочь нетрудно. Пополнить твои запасы?
– Лучше наливай сразу прямо сюда, – требую, демонстративно похлопывая себя по животу. – Теперь его фляга – я.
Хорохорюсь, конечно. Куда мне сейчас коньяк. Мне бы чашку – даже не кофе, а чаю. С сахаром и лимоном. А потом – хорошенько поспать.
– Ха. Так и знал, что эта ночь – твоих рук дело. Ни минуты не сомневался, – говорит Стефан.
Он, если пользоваться метким определением Нёхиси, моя персональная божья кара. В смысле, старинный друг.
Стефан вольготно расположился в самом большом кресле. Сидит в нем совершенно один, вовсю наслаждаясь преимуществами своего служебного положения. Хорошо быть начальником городской Граничной полиции – никто, ни при каких обстоятельствах, даже в такой адовой тесноте, как сегодня, не станет моститься тебе на колени. И на широченный подлокотник твоего монументального кресла тоже вряд ли кто-то присядет. Кроме, конечно, меня.
Подлокотник, надо сказать, просто отличный. Я помещаюсь на нем практически целиком, только ноги болтаются в воздухе. Но после суток почти непрерывной ходьбы им такое положение кажется благом.
Сразу на всякий случай спрашиваю:
– Ты на меня очень зол?
Просто чтобы закрыть вопрос.
– Зол – не то слово, – ухмыляется Стефан. – Почему ты не устраивал ничего подобного раньше, черт бы тебя побрал? У меня так давно не было выходных, что если я начну считать дни, загибая пальцы, мне придется отрастить столько рук, что они заполнят весь мир. Кроме моих рук здесь больше ничего не поместится, только вообрази! То-то вы все попляшете, срочно подыскивая себе пристанище на ближайший миллион лет, до тех пор, когда я наконец закончу считать, как долго не отдыхал по-человечески. И вдруг выясняется, что ты давным-давно мог устроить мне отличные каникулы. Но почему-то околачивал груши, не будем уточнять, каким сакральным предметом. И это называется друг.
Ничего себе поворот.