– Во сатана! – сказал Гришка, поворачиваясь к иконам и крестясь. – Довел-таки до греха, прости меня, хосподи… Поп с трудом встал (его не били с семинарии).
– За оскорбление сана духовного… Да знаешь ли, что за это бывает?
Засужу! Я тебя на чистую воду выведу…
Он выскочил на улицу, истошно завопил:
– Извооозчик! Скорее гони меня в Лавру…
Восторгов при этом не сумел оценить достижений науки XX века, и Гришка по телефону опередил быстрый бег лучшего столичного рысака. А потому Гермоген, уже предупрежденный Распутиным, встретил своего партийного собрата весьма кисло:
– Да знаю я все! Григорий уже поведал, как вы сцепились… Нехорошо ведешь себя, отец Иоанн. Ты мне друг, но Григорий тоже. Коли придется меж вами выбирать, так я тебя первого под лавку закину, и валяйся там, пока не поумнеешь!
Восторгов даже за голову схватился:
– Что ты говоришь, Гермоген? Или забыл? Ведь «Нана» – то у самого пупочка не от крестного знамения Гришки, а от моего ножика треснула. Сам же я и ножичек покупал… тратился.
Гермоген отнесся к этому равнодушно:
– Да цена ему копейка. Нашел чем хвастать.
– Это же… обман! – взъярился Восторгов.
К этому Гермоген отнесся уже сурово:
– Был обман, – заявил он. – А коли сошел за святое дело значит, уже не обман… А кто резал-то?
– Ну я!
– А зачем ты «Нанашку» – то ножиком пырнул?
– ?!
– Вот видишь. И ответить не знаешь что.
– Да ведь не для себя же я старался.
– А для кого ты с ножиком в руках старался?
– Для Гришки, чтоб он сдох, окаянный.
– А я думал, для бога, – логично рассудил епископ.
– Гришка с того же часа, как я резанул картину, и пошел, и поехал, и поперло его… сволочь такая!
Гермоген залился дробным смехом, и тряслась на его груди, поверх муарового шелка, панагия с бриллиантами.
– Выходит, зависть мучает. Ты старался резал, а вся слава Гришке досталась. Ой, нехорошо… соблазн это!
Восторгов ожесточился в бесплодной борьбе за правду.
– Не святой же он! Это мы сами придумали. Ведь он, ты знаешь, просто бабник… козел какой-то! Бабник и пьяница.
– Это ты брось, – сразу осерчал Гермоген. – Ефимыч мужик крепкой веры и церкви божией завсегда угоден. Если не желаешь без башки остаться, так ты сейчас вернись в номера и Григорию в ножки поклонись. Проси, чтобы он простил тебя!
Восторгов от такого унижения даже расплакался:
– Да побойтесь вы бога! Или за ненормального меня принимаете?
Гришка-то ведь за добро мое еще и сокрушил меня.
– Так тебе, дураку, и надо, – утешил его Гермоген. – В другой раз умнее будешь: не станешь подрывать веру в чудеса.
– Да где вы эти чудеса видели? Готов сам себя разоблачить. Пусть пропаду, но и Гришке хорошую баню устрою…