Не нужно было и особого воображения, чтобы понять, какое терпение, человеческую доброту, да просто святость надо иметь, чтобы такое выдержать. Поль в этом состоянии был, вероятно, подобен разъяренному быку. Попытаться приблизиться к нему, вызвать на разговор значило попасть ему на рога.
— Он малость поговорил со мной и спросил, какие у меня шансы выйти не по амнистии. Я сказал, что апелляция заморожена — нет новых свидетельств, а при наличии столь неопровержимых улик против меня шансы на пересмотр равны нулю. Тогда он спросил, не хотим ли мы пойти другим путем.
— Что он имел в виду? — насторожилась Клер.
Взгляд Поля был по-прежнему агрессивный.
— Ему довелось посмотреть по телевизору, как твой муженек валял дурака во главе демонстрации или Бог весть чего. Говорит, он в Сиднее хорошо известен как заступник слабых и угнетенных. Почему бы, говорит, Роберту не начать компанию в мою защиту — апеллируя не к закону, а к человечности и требуя моего освобождения? Он уверяет, что у Роберта достаточно влияния, чтобы оказать давление на тюремное начальство и комиссию по амнистии.
— Правда? — Лицо Клер загорелось энтузиазмом. — Как это мы раньше не подумали!
— Раньше он не был столь знаменит, — с некоторым ехидством пояснил Поль. — Впрочем, может, и сейчас еще недостаточно. Что ты об этом думаешь? Стоит попытаться?
Говорил он с таким видом, будто его это особенно не касается, и она почувствовала укол в сердце.
— Что ты говоришь, — не задумываясь, выпалила она. — Конечно, стоит. Если есть хоть малейшая надежда.
— А он взялся бы?
— Разумеется, взялся…
С ужасом она почувствовала, как голос ее дрогнул. Взялся бы он? Год назад, даже месяц, она, не задумываясь, ответила бы за Роберта. А сейчас — Боже мой! — она не знает! Клер мысленно перенеслась в то утро, когда проснулась, как это теперь бывало почти всегда, одна в кровати — в кровати, которая была пуста и прошлой ночью, и ночью до этого. Она даже не знала, где находится ее муж в данную минуту, почему не с ней и куда ушел, не оставив даже записки, почему ей пришлось отправляться в тюрьму одной, чтоб не опоздать или не пропустить свидание. Она чувствовала, как краснеет от гнева и стыда Так нельзя, Роберт, так нельзя! Что-то с этим надо делать.
Как всегда чуткий ко всему происходящему, Поль сразу же заметил растерянность Клер.
— Не возьмется, так что ли? — требовательно спросил он, и его лицо исказилось враждебностью. — Что ему мешает? — презрительно продолжал он, еще больше разъярясь от разочарования. — Боится ручки замарать и попортить себе карьеру? А ты спроси его, что он думает о моей карьере, которая вместе со мной здесь погребена заживо, пока он порхает по собору в своем бабьем платье?