— Да, я познакомилась с ними по работе, — улыбнулась она в ответ. — Одна из них официантка, а другая — ее подруга. Вообще-то они не совсем в моем вкусе, но когда все время одна, бывает немного скучно.
Он впервые слышал от нее признание такого рода — некоторое отступление от воинственной независимости.
— Если б ты осталась здесь, нашла бы много друзей. — Он помолчал, внимательно глядя на нее. — Не думаешь остаться? Совсем осесть? — Он с удивлением поймал себя на том, что с нетерпением ждет ответа и что этот ответ очень важен для него.
Она выказала к его вопросу еще большее равнодушие, чем это пытался сделать он, задавая его.
— Да не… Хотя — как знать. Это зависит…
— От чего?
Она вдруг сердито повернулась к нему.
— Много будете знать — скоро состаритесь, мистер Длинный Нос!
— Ах, прости. — Он сразу замолк. Но рана была нанесена.
— Почему вы меня все это спрашиваете?
— Так — из любопытства. Хочу знать.
— Обо мне?
— О тебе — и обо всем.
Но ее не так-то просто было провести. Насмешливый взгляд яснее ясного говорил, что его отговорки ее не обманут.
— Ну так спрашивайте. Валяйте. Спрашивайте, что хотите знать. — Она резким движением налила кипяток в чайник и помешала ложечкой. — Ну, валяйте.
— Э-э-э — где у тебя чашки?
Они дружно прихлебывали чай, ее дурное настроение улетучилось, но разговор никак не клеился.
— Ну, раз вы меня не спрашиваете, буду спрашивать я, — объявила она.
Он немного напрягся, но останавливать ее не собирался.
— Эта девушка — Алли. Та, которую я вам напоминаю. Вы ее любили?
У него было такое чувство, будто он что-то открывает в своей душе и пытается показать — что-то такое бесконечно хрупкое и драгоценное, что никакими словами передать невозможно.
— Очень, очень.
— Почему же вы не женились на ней?
— Я же говорил. Она умерла.
— А до того?
— Я был уже женат.
Презрение в ее глазах было явным и неприкрытым.
— Ага, погуляли и бросили! Романчик на стороне? — Он не мог понять, что больше ему причиняет боль — то, что об Алли говорят такими словами или что Эмма действительно так на это смотрит. Она поняла, что он чувствует.
— Ну я не знаю! Не обижайтесь! Но скажите мне правду.
— Правду?
— Да, правду! Вы действительно ее любили? Вы бы женились на ней, если б могли?
Он был не в силах говорить. Его воспоминания об Алли, столь новые, столь свежие, столь бесценные — только-только возвращенные ему стараниями Меррея после того, как пролежали под спудом в темной бездне времени и забвения годы и годы, не могли вынести такого беспощадного допроса. Но в то же время разговор о ней доставлял ему какое-то жестокое болезненное блаженство.