Но что же делать? День простирался, как голая пустыня, иссушенная и бесконечная, одно сплошное зияние. Он заставил себя взглянуть в книгу, где были отмечены предстоящие дела. Расписанные там недели и дни, время и место — все эти кропотливые записи представлялись ему сейчас бессмысленными иероглифами, пустыми каракулями. Он чувствовал одно: нельзя терять себя в беличьем колесе бессмысленных дел. А тут еще этот благотворительный вечер — неужели сегодня? Как может он заставить себя с обворожительной улыбкой и радостным лицом обхаживать представителей высшего общества Сиднея, умасливать богачей и очаровывать их жен — и все ради чего? — чтобы положить еще один куш в церковную копилку?
Как обычно мысли его перенеслись к девушке — без какого-либо усилия, спокойно и непреодолимо. Ему вдруг пришла в голову мысль, что он мог бы пройти через все, что угодно, только бы она была рядом — ее взгляд, ее яркие волосы, ее неколебимый здравый смысл и неискоренимая искренность.
Снизу до него донеслись голоса.
— Ну, до свидания.
— До свидания.
— До свидания, мисс Мейтленд — надеюсь, вам будет лучше.
Это Клер уходит, отправляется на свое собрание вместе с Патси Райт, ранней пташкой, чья неумолчная трескотня доносилась даже к нему в кабинет.
— Ты ляжешь, Джоан? Обещай, что побудешь сегодня в постели.
— Да, да, обещаю.
Хлопнула дверь, и шаги Джоан, непривычно тяжелые, раздались на лестнице Джоан отправилась к себе пестовать свой вирус. Он один. И он уже знал, что будет делать.
Мыслями витая где-то в облаках, Роберт вывел машину и направился к окраине города. Отрешенный от всего, он ни разу не удосужился взглянуть в зеркальце заднего обзора Перед его мысленным взором уже вставал удивленный взгляд Эммы, когда она увидит его. Он надеялся, что сумеет освободить день, а там — угощение, поездка, пикник, а то просто долгая, неторопливая прогулка и разговор обо всем и ни о чем. При мысли о ней лицо его смягчилось, скорбное выражение изгладилось под воздействием целительного бальзама нежного чувства.
Какого чувства, вопил в нем внутренний голос. Лучше все это прекратить пока не поздно! Тебя несет куда-то не туда! Ты еще не во всем разобрался! А теперь ты один. Один как перст! Но он пресек поток этих назойливых вопросов. Об этом он подумает завтра — всему свое время; и, верно, в одиночку, — Меррея больше нет и помочь некому.
А Алли — ему еще предстоит как-то разобраться с этим фактом их близости, столь долго погребенным, что сейчас он словно с первозданной интенсивностью чувствовал вновь любовь, всю ее дикую яркость и восторг, все ее невероятное целомудрие, всю печаль и боль утраты. Но какой же я тогда священник? — недоумевал он. Какой супруг? Какой человек? А чему меня это научило? Переменился ли я? Или тот факт, что случившееся оказалось волей случая погребено на дне моей памяти после несчастья в шахте, означает, что все ушло в подсознание и ничему меня не научило?