— Так себе.
Новая обворожительная улыбка, теперь уже в неприятной близости.
— Я следила за тобой.
Что она имела в виду?
— Следила?
Голос ее вдруг стал каким-то чужим, и она пропела.
— У меня было такое чувство, будто ты всячески избегаешь меня.
Он почувствовал колотье в затылке.
— Почему я должен избегать тебя?
Рука, повязывающая галстук, ласково похлопала его по щеке.
— Это ты скажи мне, Роберт, ты.
Он хотел покончить с этим.
— Готово? Клер ждет. Надо идти.
Она одним рывком затянула галстук, так что шелк чуть не лопнул.
— Галстук повязан. Я готова. Идем. — Она смахнула с пиджака воображаемые пылинки. — Готово, Роберт. Ты выглядишь, как картинка! — Снова сияющая улыбка, которая исчезла бесследно, как только она приблизила к нему свое лицо. — Но я еще не закончила, — прошептала она. — Сегодня вечерком нам с тобой надо будет кое о чем потолковать. Идет?
— Настоятель Мейтленд! Как мило, что вы пришли!
— Мы в восторге, Клер и я, — вы знакомы с моей сестрой, мисс Джоан Мейтленд?
— Ну, конечно. Очень рада! Замечательно. Очень мило, что пришли.
Конечно, он знал, кто это. Одна из первых дам Сиднея. Ее званые вечера были сногсшибательными, о ее благотворительных праздниках ходили легенды. Она была в близких отношениях с Нэнси Рейган, Элизабет Тейлор, принцем Чарльзом и с Имельдой Маркос, хотя последнее время ей не приходилось часто видеться с ней, поскольку у Имельды, к сожалению, случились маленькие неприятности; она была накоротке с Джаггером — тем паче, что Мик стал в последнее время намного общительнее, чем прежде, и особенно с Джерри Холлом. Мадонна обещала заскочить попозже, если позволят обстоятельства. А Принц будет в кабаре. Ну, ладно, хоть Принц. Может, есть кто и получше…
Словом, эта женщина была другом и посредником в мире знаменитостей. Ее дом, один из немногих легендарных старинных домов Сиднея, до сих пор остававшихся в частном владении, представлял собой небольшой дворец; его гостиная, банкетный зал, приемные и оранжерея нередко предоставлялись радушной хозяйкой для благотворительных мероприятий Церкви, где он и видел ее. Почему же ему не помнить ее имя?
Да и какое все это имело значение? Подобно всем событиям такого рода, это был бал-маскарад — где все скрывали свое истинное лицо. Раскрывать карты считалось здесь гораздо худшим проявлением дурного тона, чем, скажем, обнажать интимные части тела. Он видел, что Джоан усвоила правила игры — она не собиралась показывать, что у нее на руках. Просто играла с ним в кошки-мышки и ждала.
Хозяйка, блиставшая бесценными брильянтами и чудом портновского искусства из бледно-розового и красноватого шелка, наклонилась к его уху.