— Извращенец! — тоненько воскликнул студиозус.
Ахнула немочная девица, которая удерживалась от обморока исключительно немалым усилием воли, и не от храбрости, но от любопытства. Доселе жизнь ее не баловала событиями столь волнительными.
— Я не извращенец! — Улан отчаянно покраснел. — Я приказ…
— А кто? Разве не вы собираетесь лезть под женские юбки?!
— В интересах короны… — прозвучало жалко.
— Небось и в панталоны заглядывать станете… — продолжил студиозус, и говорил он громко, так, что слышали его не только пассажиры и петушковские кобели, но и все петушковцы, до сего дня и не подозревавшие за уланами этаких намерений. — А то вдруг да хвост в них прячется…
— Так…
Про панталоны улан не подумал. А подумав, согласился, что звучит сие по меньшей мере странно, хотя и логично… в приказе-то не уточняют, какой хвост искать. Может, махонький он, навроде свинячьего? Аль вообще огрызком…
Офицер, супруга которого все ж изволила сомлеть, нахмурился.
— Какой кошмар! — громко произнесла девица с косой. — Какой позор…
— Отвратительно. — Офицерская вдова отпустила кошака, который, впрочем, обретенной свободе вовсе не обрадовался. — Вы и вправду собираетесь сделать это? Где?
— 3-здесь…
Улан вдруг подумал, что задание, казавшееся поначалу нелепым, однако простым, на деле обещало множество сложностей.
— То есть, — сухой строгий тон вдовы заставил его тянуться и вытягиваться, — вы полагаете, что приличные женщины станут раздеваться прямо здесь…
Она ткнула пальцем на обочину дороги, пропыленную, грязную, обыкновенную такую обочину.
— На глазах у всех мужчин? Посторонних, прошу заметить, мужчин…
Кто-то взвизгнул.
И Нюся, решившись — а что, все стыдливые, чем она хуже? — заголосила:
— Ой, мамочки… ой, что деется, что деется… — Голос у Нюси был хороший, громкий, ее в родном-то селе завсегда по покойнику плакать звали, потому как жалостливо выходило. И громко, конечно. — Опозорить хотят… по миру пустить…
— Прекратите! — не очень убедительно произнес улан и за саблю схватился, не потому как желал применить — применять оружие супротив гражданских было строго-настрого запрещено, — но прикосновение к рукояти его успокоило.
Но только его.
Поддерживая Нюсю в благом ее начинании, завыли девки-невесты, и панна Зузинская заговорила тоненько… верещал студиозус, взывая в едином порыве подняться против властей…
Офицер крутил ус, глядя все более недобро.
Вдовица наступала…
— …вы требуете невозможного… и сомневаюсь, чтобы корону действительно интересовали женские панталоны…
— …совершеннейшее беззаконие…
— Послушайте… — Улан обратился к монахиням, которые молчали, стояли себе, смиренно потупив взоры… — Вы же понимаете, что мне надо…