– Ты это о чем? – спросил Самуил. Он тоже подошел к больному и взволнованно смотрел на цирюльника. – Если ты нашел разгадку, то рассказывай, не томи!
Тот ухмыльнулся:
– И сколько же кофе я за это получу?
– Да хоть целый амбар, если я смогу раздобыть столько, вымогатель! За что Господь наказал меня таким наглым другом? – Самуил вознес руки к потолку. – Давай же, выкладывай!
Симон еще раз бросил взгляд на викария. Тот, казалось, уставился на цирюльника, и в глазах его читалась ненависть вперемешку с беспредельным страхом. На подушку с уголка рта снова потянулась ниточка слюны.
Потом Симон озвучил диагноз.
* * *
Закутанный в простой широкий плащ, в надвинутом на лицо капюшоне, Якоб шагал к соборной площади. Заморосил мелкий дождик, поэтому внешность палача не бросалась в глаза. Его почти никто не знал в этом городе, и все-таки он старался привлекать как можно меньше внимания. Правда, Куизль понимал, что при его росте в шесть футов задача эта была не из легких.
Народ уже стекался к собору. Многие перед этим навещали могилы покойных родственников и оставляли там свежевыпеченный хлеб в форме оленя или маленького человечка – так называемые поминальные хлебы. В День поминовения, как гласили предания, мертвые поднимались из чистилища в поисках отдохновения. Якоб надеялся, что их души не станут донимать его в крипте.
Палач огляделся и сразу отыскал в толпе Иеремию. Как они и договаривались, старик ждал его у восточного портала перед собором. Он тоже надел неприметный плащ с широким капюшоном. Памятуя о безобразном лице Иеремии, Куизль счел такое решение весьма разумным.
– Народу-то – прямо не протолкнуться, – проворчал он, подойдя к калеке.
Иеремия хихикнул:
– Чуют гнев Господень. Страх с незапамятных времен гонит людей в церковь. Во время охоты на ведьм было точно так же… – Он поманил палача. – Давай войдем вместе с толпой, так мы привлечем меньше внимания. – И поспешил к дверям.
Они вошли в собор и примкнули к длинной веренице верующих. В каком бы городе ни доводилось бывать Куизлю, он всегда поражался пышному убранству церквей, и в особенности соборов. Вот и здесь всюду стояли дорогие статуи святых, епископов и мучеников. Алтари были украшены позолотой, вокруг массивных саркофагов выстроились серебряные и золотые канделябры. Сквозь высокие витражи на многочисленные колонны, арки и ниши внутрь лился яркий утренний свет.
«И пусть снаружи наступит конец света, – подумал Куизль. – Главное, что в церкви открывается окно в рай. Тогда нынешняя жизнь кажется уже не такой жалкой…»
Они миновали очередную статую – королевского всадника на сером жеребце, – и вскоре их обступили погруженные в молитвы женщины преклонных лет, согбенные старцы и молодые люди с детьми, которых тоже было предостаточно. Все толкались у скамей в центральном нефе. Впечатление складывалось такое, словно весь Бамберг собрался на мессу. Среди колонн клубился дым от ладана, над толпой лились низкие гипнотические звуки органа. Некоторые из прихожан стояли на коленях между скамьями, прямо на холодном полу, и по-прежнему держали в руках пустые корзины из-под хлеба, которым одаривали усопших родственников на городских кладбищах.