Курфирст Саксонский прислал в Прагу своего живописца, чтобы снять с Суворова портрет для Дрезденской галлереи.
— Ваша кисть, — сказал живописцу Суворов, — изобразит черты лица моего: они видимы, но внутренний человек во мне скрыт. Я должен сказать вам, что я лил кровь ручьями. Трепещу, но люблю моего ближнего; в жизнь мою никого не сделал я несчастным, не подписал ни одного смертного приговора, не раздавил моею рукою ни одного насекомого; бывал мал, бывал и велик.
Эти слова прекрасно характеризуют нам Суворова, как военного героя, в котором не было и тени жестокости.
В Праге же генералиссимус сдал Розенбергу начальство над войсками. Трогательно прощался Суворов с своими чудо-богатырями. Они как будто чувствовали, что видят своего кумира в последний раз. «Старые, седые солдаты, сподвижники славных дел великого полководца, рыдали, как дети, целуя полы мундира того, кого они привыкли считать своим отцом». Больше, чем когда-либо, удручали теперь Александра Васильевича душевные муки от горького сознания, что его последний поход, стоивший таких лишений и жертв, окончился так неожиданно.
В начале января 1800 года оставил Суворов Прагу. Предшествовавшие труды и душевные муки сломили, наконец, могучую натуру героя: перед Краковым он почувствовал себя уже настолько нехорошо, что принужден был остановиться в этом городе на несколько дней с тем, чтобы отдохнуть. В Кобрине Суворов слег окончательно.
Весть о болезни полководца быстро долетела до Петербурга. Государь прислал к нему своего лейб-медика, но больной не хотел принимать никаких лекарств. «Мне надобны деревенская изба, молитва, баня, кашица да квас», — говорил он, когда ему предлагали серьёзно заняться лечением. Болезнь свою называл он фликтеной. Она выражалась тем, что все тело больного, с головы до ног, было покрыто сыпью и нарывами, руки и ноги пухли.
Курьер за курьером летели из Петербурга, привозя больному известия о царских милостях. „Вот это вылечит меня лучше, чем Иван Иванович Вейкарт!“ — говорил Суворов.
К концу великого поста больной почувствовал себя лучше. Он мог ходить теперь каждый день в церковь, разумеется, в сопровождении врача, петь на клиросе, читать Апостол, класть земные поклоны. Погода стояла еще холодная; следуя всегдашней своей привычке, Суворов выходил налегке, а на все увещевания доктора одеваться потеплее возражал:
— Я солдат!
— Вы генералиссимус! — замечал ему доктор.
— Так, да солдат-то с меня пример должен брать.
Светлое Христово Воскресение встретил Суворов в Риге, куда доехал с большим трудом. Здесь силы снова оставили больного, и он мог двигаться лишь с большим трудом. Единственным утешением для него теперь была мысль, что он скоро будет в Петербурге, куда он стремился всей душой. «Дайте, дайте мне только увидеть государя!»говорил он, когда ему рассказывали, с каким нетерпением ждут его в столице.