— Прошу прощения.
Глория совершенно точно услышала в его голосе насмешливые нотки.
— Разве ты не помнишь? — поддразнил он. — Или, может быть, мне напомнить?
Изумленная и смущенная, Глория стояла не шелохнувшись. Джеф посмотрел на нее сверкающими, словно драгоценные камни, глазами. Его рот изогнулся в жестокой улыбке.
— Так напомнить тебе, Глория? — спросил он.
Она не успела ответить, как его голова склонилась, и губы приблизились к ее губам.
Ох, это сладкое стремительное движение его рта, мгновенно вызывающее в ней не менее страстный отклик. Его язык начал исследовать контур ее губ, как будто вспоминая их вкус, и она что было сил ухватилась за широкие сильные плечи, боясь, что иначе упадет на колени.
Джеф перестал целовать ее так же внезапно, как начал. Они стояли друг против друга, и единственное, что, казалось, было слышно, это биение их сердец. Первым переведя дыхание, Джеф отступил на шаг и насмешливо посмотрел на нее.
— Все та же Глория, — с невинным видом начал он. — Стоит сделать правильный ход и воспользоваться им, как ее охватывает безумный любовный пыл. Напомнить вам о лифте, — продолжал поддразнивать он, — или, может быть, вы хотели бы услышать что-то более интересное?
Глаза Джефа медленно бродили по ее фигуре, задерживаясь на контурах груди.
— Пробуждение могло бы быть таким хорошим, вы не думаете?
Глория хотела бы, чтобы он снова поцеловал ее, вот только его холодное, неулыбающееся лицо… А эти намеренно оскорбительные слова? Если бы любой другой мужчина вел себя так, она ударила бы его. Но не Джефа.
Но почему он так сердит? Уж не потому ли, что она задела мужскую гордость, ускользнув от него тем утром? Очевидно, так и есть. Он из тех мужчин, которым нравится уходить первыми. Возможно, ему хотелось, чтобы она сопровождала его тогда в аэропорт, возбужденная и румяная после сорока восьми часов страстной любви, и стояла в ожидании отправления самолета, теребя платок в дрожащей руке и наблюдая, как он уходит из ее жизни.
Рот женщины сжался в линию, когда она вспомнила его предательство.
— Выйдите, — сказала она, и Джеф засмеялся.
— Выйти? — мягко спросил он. — О нет, Глория. Мы должны поговорить.
Глория попыталась восстановить хоть какую-то долю власти над ним.
— Зовите меня миссис Коннел, — огрызнулась она. — Глория умерла для вас навсегда. Она была слишком мягкой, слишком доверчивой и уязвимой.
Джеф покачал головой.
— Я могу называть вас как угодно, но для меня вы всегда будете Глория. Страстная Глория, сладкая и спетая как персик. — Его голос понизился и стал намеренно вызывающим. — Плод, который только и ждет, чтобы его взяли.