Но Шон пропустил мимо ушей. – Я был немного шокирован. Большинство девушек кричали бы и звонили копам в такой ситуации.
Я снова указала на него картошкой. - Я не большинство девушек. В ту ночь я пронеслась по всему Лонг-Айленду на твоем байке.
Шон смотрел на меня. Я была уверена: он собирался выдать что-то ужасное. Не хотелось это слышать. Я пыталась переговорить его, но Шон накрыл мои руки своими, обрывая меня. – Ты ведь знаешь, что это не может долго продолжаться, не так ли? Я не из такой парень.
Что он имеет в виду? Как он не может быть простым парнем? Но внезапно его слова обрели смысл. Была и темная версия Шона. Светлая часть его была нереальной. Это иллюзия. Я прижала свои руки к груди, уставившись на еду. – Все в порядке. Я тоже не такая девушка.
- Эвери, - он оборвал меня, тоном «оставь эти шутки».
- Шон, - я передразнила его, используя такой же тон голоса. – Не смей говорить мне, что я вижу, а что нет. Я знаю, что ты чокнутый, повернутый на всяких странных вещах мерзавец и все такое, я уже поняла. Что ж, я тоже не идеал нормальной девушки. Так что меня все устраивает
- Ты не представляешь, о чем говоришь, - его голос был холодным и предупреждающим. Остаток ланча прошел в напряженном молчании. Я не знала, что сказать. После всего того, что произошло с нами сегодня, я ощущала себя ближе к нему, но было и чувство, будто он отталкивает меня. Я не понимала, почему. Каждый раз, когда все идет хорошо, он вытворяет что-то подобное. Это сводило с ума.
Шон избегал моего взгляда, пока заканчивал трапезу. Будто снова застрял в своих воспоминаниях. Я гадала, мог ли он выбраться из той темноты, что окружала его, и хотел ли он этого вообще. Мы были схожи в том, как справлялись выпавшим на нашу долю, но была некая циничная резкость в поведении Шона, которой у меня не было. Казалось, он контролировал ее и сразу направлял на того, кто слишком близко узнавал его. Та улыбка на его лице, что была с ним все время в закусочной, была фальшивой. Весь его внешний фасад - это всего лишь карточный домик. Я не могла винить его за такую ложь во спасение. Выглядело так, будто он все время винил себя в трагедии с его женой и ребенком. Я взглянула на его прекрасное лицо и подумала о малыш. Не могла представить, чтобы Шон отдал кому-то ребенка, он не мог этого сделать, ведь это была последняя ниточка, что связывала его с умершей женой. Но Шон не упоминал о ребенке.
Мое горло сжалось при мысли об этом. Шону пришлось пройти через настоящий ад, и он пресекал любое напоминание. Глядя на него на кладбище, я получила первое представление о нем настоящем. И каждый раз, когда я думала, что знаю Шона, я понимала: совершенно его не знаю.