— Я три дня и три ночи стоял, как влитой, — тучи сыпали морось, грозя простудой, — с номерком на руке, мёртво стиснут толпой, — Владимир покачнулся и нетвёрдой рукой обвел кухню, — в ожидании встречи, как чуда. Я три дня и три ночи, — он ещё раз покачнулся и, отступив на шаг, опёрся о выключенную плиту, — бессонных и злых, продержался без веры в удачу. В давке рёбра ломали и били под дых, но вернул я с процентами сдачу.
Семён непроизвольно поёжился, ощутив ноту мрачного удовлетворения, прорезавшуюся в голосе Владимира.
— Наконец, на четвёртый, продрался сквозь тьму. Свет из двери — ожоги оставил на веках! Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! — Владимир внезапно выбросил руку, будто указывая на кого-то, невидимого слушателям, шатнулся вперед, чуть не упав, опёрся на стол и, резко сбавив тон, продолжил:
— А в ответ: «Кто ты? Кто? Мы не знаем тебя! Где его дело? И где — бумаги? Ждут давно его охрана и кобеля в исправительно-трудовом лагере…» Где он? Где?! Неужель его нет? Нет за пазухой камня! Я по важному делу! Вот же! — слышите? — грохнула дверь в кабинет!
Дверь кухни и в самом деле со скрипом отворилась, и в кухню бочком втиснулся Нитро. Судя по туго набитому допотопному портфелю в руке, он опять собрался на несколько дней спастись от каких-то семейных неурядиц на служебной жилплощади своего друга Ручника. Нитро был, как обычно, очень коротко подстрижен и минимум неделю не брился, что вкупе с мешками под глазами придавало его круглому лицу совершенно неповторимый колорит.
— Ажно эхо пошло по отделу… Двадцать лет… Понимаешь ли ты?! — продолжил Семёнов, оборачиваясь.
— Приветствую! Братишу моего дорогого сегодня не видели? — жизнерадостно поинтересовался Нитро.
— Нет, — неожиданно спокойным и практически трезвым голосом ответил Владимир. — А что такое?
— В конторе был? — вмешался Семён.
— Не, не был, — сказал Нитро, ставя портфель в угол. В портфеле звякнуло и булькнуло.
— А число сегодня какое, помнишь?
— Не, не помню. Какой-такой павлин-мавлин?
— Так иди скорее! Сегодня же зарплату дают! Думаю, и Ручник там.
Нитро снова поднял портфель и развернулся к двери.
— Э, стоп! С портфелем не потащусь. Дядя Сосо, не присмотрите?
— Присмотрю, отчего же не присмотреть? Прокладки принес?
— Угу. Завтра поменяю. На свежую голову. — Нитро опустил портфель на прежнее место и покинул кухню — настолько быстро, насколько это позволяли его объемистая комплекция и узкая кухонная дверь.
— Двадцать лет… Понимаешь ли ты?! — двадцать лет! — с начала фразы продолжил Владимир. — Словно камень в торбе я таскал свою душу. Был я киноактёр и — посмертно — поэт, а в театре сыграл Галилея, Хлопушу… — Голос Семёнова резко затих. — Я устал от борьбы против ватной стены, в сорок два мир покинув подлунный… Надо мною, лежащим в тисках тишины, жизнь текла в свистопляске безумной! Вечность, миг ли прошли — отворили тюрьму! Что же дальше? Как жить?! — От напряжения на шее Владимира выступили жилы, голос гремел так, что в чашке дяди Сосо задрожала ложка. — И спросить-то — некого. Проведите! Проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека…