Сообразительность и память Ибадуллы поражали Ефимова. За один час удавалось пройти то, на что в средней школе уходит неделя. С первых же уроков Ефимов убедился, — это было еще в дни обследования сухого русла, — что усвоение отнюдь не было механическим. Ибадулла умел мыслить, а его память была, как чистая книга, в которой написанное однажды оставалось навсегда. Как-то Ефимов сказал своему ученику:
— Память у вас изумительная. Помните, Шаев сказал о знаменитом путешественнике Пржевальском? Говорили, что Пржевальскому было достаточно один раз прочесть книгу, чтобы знать ее наизусть. Вы не пробовали так сделать? Испытать себя?
— Мою память много развивали, — отвечал Ибадулла. Сам он никогда не думал о своих способностях: он думал о годах, бесплодно потраченных на изучение корана и сложной казуистики толкований.
— Каким же способом развивали? — интересовался Ефимов.
Ибадулла неопределенно пожал плечами. Что он мог ответить?
— Это тяжелый способ. Очень тяжелый! Я никому бы не посоветовал. Он развивает память, это правда, — был вынужденный и уклончивый ответ.
— Вы говорите об изучении арабского языка? — догадался, как ему показалось, Ефимов. — Говорят, он очень труден, но почему же вы не советуете им заниматься? Помните у Шаева востоковеда Жаркова?
— У нас арабский учат, чтобы сделаться муллой, — вмешалась Фатима.
— Я не мулла, — улыбнулся Фатиме Ибадулла. Он редко улыбался, что делало его улыбку очень заметной.
— Я знаю, — ответила девушка, — мулла не стал бы искать с нами воду.
Ефимов заметил, что Фатима так смотрела на Ибадуллу, точно хотела еще что-то сказать, но удержалась.
«Странный все же иногда этот Ибадулла, — подумал Ефимов, — что-то в нем есть особенное…»
— Что же, займемся решением многоугольников, — предложил Ефимов. Ибадулла послушно развернул тетрадь у себя на коленях.
Ахмад скучал. Он часто вытаскивал свой нож и принимался его точить опытной рукой. Лезвие было острее бритвы бродячего цирюльника, который бреет головы без мыла, ограничиваясь смачиванием водой из ближайшего арыка, и никогда не царапает кожу. Но Ахмаду было все мало. Испытывая нож, он подбрасывал перо и пытался рассечь его на лету.
Ахмад был недоволен, и его недовольство разделял Исмаил. Они делились воспоминаниями о выселении индусов и о налетах на территорию Кашмира, о благочестивой резне «почитателей коровы» в индусских деревнях.
«Долго ли сидеть без дела? Куда девался Сафар?» — с такими вопросами они приставали к Исхаку — старшему в отсутствие Сафара. Исхак терпеливо повторял наказ: ждать возвращения Сафара две недели, потом еще одну неделю. На двадцать второй день можно уйти без Сафара.