Облачное утро, в июле. Привкус золы в воздухе; − запах влажных поленьев, словно пòтом исходящих, в огне очага, − мокрые цветы, − развороченные променадов аллеи, − изморось водою наполненных рвов вдоль полей − почему бы уже не начать доставать елочные игрушки и ладанки?
* * *
Верёвочками стянул я колокольни; от окна к окну пустил гирлянды; цепи золотые – от звезды к звезде, и − танцую.
* * *
Пруд, водой после дождя переполненный, всё дымится. Кто та колдунья, что встанет над закатом белёным? Что за листва, цвета фиалки лесной, опадёт?
* * *
Покуда в празднествах братства всеобщего как вода утекают публичные фонды, колокол розового огня звонит в облаках.
* * *
Оживляя приятную склонность к китайским чернилам, черной пудрою мелкой нежно так моросит над моею бессонницей. Люстры огни пригасив, бросаюсь я на кровать и, повернувшись в сторону тьмы, вижу вас, дщери мои, мои царицы!
O cette chaude matinée de février! Le Sud inopportun vint relever nos souvenirs d’indigents absurdes, notre jeune misère.
Henrika avait une jupe de coton à carreaux blanc et brun, qui a dû être portée au siècle dernier, un bonnet à rubans et un foulard de soie. C’était bien plus triste qu’un deuil. Nous faisions un tour dans la banlieue. Le temps était couvert, et ce vent du Sud excitait toutes les vilaines odeurs des jardins ravagés et des prés desséchés.
Cela ne devait pas fatiguer ma femme au même point que moi. Dans une flache laissée par l’inondation du mois précédent à un sentier assez haut, elle me fit remarquer de très petits poissons.
La ville, avec sa fumée et ses bruits de métiers, nous suivait très loin dans les chemins. O l’autre monde, l’habitation bénie par le ciel, et les ombrages! Le Sud me rappelait les misérables incidents de mon enfance, mes désespoirs d’été, l’horrible quantité de force et de science que le sort a toujours éloignée de moi. Non! nous ne passerons pas l’été dans cet avare pays où nous ne serons jamais que des orphelins fiancés. Je veux que ce bras durci ne traîne plus une chère image.
О, жаркое февральское утро! Не ко времени югом повеяло, наши разбудив воспоминанья нелепых оборванцев, оживив нашу нищенку-юность.
На Энрике была хлопчатная юбка в коричнево-белую клетку, которую следовало бы носить в прошлом веке, чепец с лентами и шелковый шейный платок. Наряд печальнее траура. Мы гуляли в предместье. Небо обложилось, и этот ветер с юга разорённых садов и иссохших лугов прель будоражил.
Жену это беспокоило, видимо, меньше, чем меня. Забравшись довольно высоко по тропинке, она показала мне мелких рыбёшек в луже, оставшейся после наводненья прошлого месяца.