Бесконечный, лишённый всякого смысла порыв к незримым великолепьям, к наслажденьям неосязаемым, − и для всякого порока пагубные порыва этого тайны, − и его восторг, толпу повергающий в ужас −
Продаются Тела, голоса, и никем не оспариваемое всеобщее изобилье, всё то, что никогда не продашь. Торговцы не кончили распродажу! Коммивояжёрам ещё рано считать свой процент!
Pour Hélène se conjurèrent les sèves ornementales dans les ombres vierges et les clartés impassibles dans le silence astral. L’ardeur de l’étè fût confiée à des oiseaux muets et l’indolence requise à une marque de deuils sans prix par des anses d’amours morts et de parfums affaissés.
– Après le moment de l’air des bûcheronnes à la rumeur du torrent sous la ruine des bois, de la sonnerie des bestiaux à l’écho des vals, et des cris des steppes. —
Pour l’enfance d’Hélène frissonnèrent les fourrures et les ombres, – et le sein des pauvres, et les légendes du ciel.
Et ses yeux et sa danse supérieurs encore aux éclats précieux, aux influences froides, au plaisir du décor et de l’heure uniques.
Ради Елены слились взошедших орнаменты севов в сумерках девичьих и к юдоли сует равнодушные светочи в звёздном безмолвии.
Жар лета был птицам немым препоручен, а безучастность, приличий соблюдения ради, − бесценной ладье похоронной посредством уключин любовей, угасших навеки, ароматов едва различимых.
– В свой черёд дровосеков подруги свои арии спели в сопровожденьи ворчливом ручья, в руинах темнеющих леса, звякал скот бубенцами, с пастбищ гонимый под вечер эхом долин, степей остывающих криками. —
Ради детства Елены дрожь охватила меха и пугливые тени − и впавшую грудь бедняков, и неба легенды.
И очи её и танец даже выше взорвавшихся самоцветами капель, выше влияний холодных, наслаждения выше единственными в своём роде декором и мигом.
Enfant, certains ciels ont affiné mon optique: tous les caractères nuancèrent ma physionomie. Les Phénomènes s’émurent. – À présent, l’inflexion éternelle des moments et l’infini des mathématiques me chassent par ce monde où je subis tous les succès civils, respecté de l’enfance étrange et des affections énormes. – Je songe à une Guerre de droit ou de force, de logique bien imprévue.
C’est aussi simple qu’une phrase musicale.
В детстве оптический механизм моих глаз сделался изощрённей от постоянного наблюденья за изменчивым разнообразием небес. Всех характеров черты добавили нюансов к моей физиономии. Ожили Фенóмены. Ныне мгновений вечная инфлексия[7] и математическая бесконечность преследуют меня повсюду в этом мире, где я на себе ощущаю гражданского общества всевозможные успехи, где странное детство моё предо мною склоняет главу рядом с мимолётными, выходящими за привычные рамки, увлеченьями. − Я грежу о Войне, мною развязанной, по праву или с позиции силы, по логике, которую невозможно предугадать.