Спорт и комфорт путешествуют с ними;
Они несут с собой на этот Корабль
Образование расам, классам и животным.
Покой и головокруженье
В свете дилювиальном,
Вечерами ученья, наводящими ужас.
Так как из говоренья накоротке среди приборов и инструментов, − кровь; цветы, огонь, дорогие украшенья —
СчетОв переполох на борту этого беглеца-корабля,
− Видно, как над гидравлической движущейся дорогой подобно дамбе катится
Их хранилище знаний, −
Отвращение вызывающее и самоё себя без конца освещающее;
Они в экстаз гармонический загнанные,
И героизм открытия.
Среди атмосферных явлений, вызывающих наибольшее изумление,
Юная пара уединяется на ковчеге,
− Прощена ли древнейшая дикость?
И поют, и на новом месте располагаются.
À ma soeur Louise Vanaen de Voringhem: – Sa cornette bleue tournée à la mer du Nord. – Pour les naufragés.
À ma soeur Léonie Aubois d’Ashby. Baou – l’herbe d’été bourdonnante et puante. – Pour la fièvre des mères et des enfants.
À Lulu, – démon – qui a conservé un goût pour les oratoires du temps des Amies et de son éducation incomplète. Pour les hommes! À madame ***.
À l’adolescent que je fus. À ce saint vieillard, ermitage ou mission.
À l’esprit des pauvres. Et à un très haut clergé.
Aussi bien à tout culte en telle place de culte mémoriale et parmi tels événements qu’il faille se rendre, suivant les aspirations du moment ou bien notre propre vice sérieux.
Ce soir, à Circeto des hautes glaces, grasse comme le poisson, et enluminée comme les dix mois de la nuit rouge – (son coeur ambre et spunk), – pour ma seule prière muette comme ces régions de nuit et précédant des bravoures plus violentes que ce chaos polaire.
À tout prix et avec tous les airs, même dans des voyages métaphysiques. – Mais plus alors.
Моей сестре Луизе Ванэн из Ворингема: − Её голубой чепчик к Северному морю обращённый. − За потерпевших кораблекрушения.
Моей сестре Леони Обуа из Ашби. Бау – Лета трава, смрадные источающая ароматы и насекомых жужжание. − За горячку матерей и детей.
Люлю, − падшему ангелу − сохранившему влечение к часовням времён Подруг и своего незаконченного образования. За мужчин! Мадам ***.
Юноше, которым я был. Старику святому, молитв его уединённому месту или миссии.
Нищих духу. И высочайшему клиру.
А также всякому культу, − в таком памятном месте и среди таковых событий, − которому следовало бы служить, себя предавши во власть мгновенных ли устремлений или же греха, ведущего к гибели нашей.
Этим вечером, в Цирцето среди горных ледников, жиром сочась как рыба и раскрасневшаяся как десять месяцев в красном утопавшей ночи – (сердце её амбра и фитилёк, которому достаточно искры), – за мою одинокую молитву, – немую, как эти пространства ночные, – за которой бравурные следуют всплески более неистовые, чем этот хаос полярный.