Бочкин вдруг замер с открытым ртом, так и не кончив фразу. Он смотрел мимо Гурова куда-то за его спину. Сыщик даже не шевельнулся. Он прекрасно видел в зеркале на стене, что в дверном проеме стояла Оксана. С растрепанными волосами и платком, волочившимся за ней по земле, а в глазах ее было столько боли и грусти, что сейчас она выглядела, пожалуй, на все сорок с лишним. Постаревшая, уставшая. Уставшая ждать и верить, уставшая от одиночества…
– Заходи, Оксана, – не оборачиваясь, предложил Гуров. – Видишь, какие вещи Пашка рассказывает.
Она медленно вошла в кабинет, продолжая смотреть на Бочкина. Гуров все же поднялся, вернулся к двери и закрыл ее. Когда он повернулся назад, Оксана стояла, взявшись руками за решетку, и, глядя бывшему однокласснику в глаза, торопливо говорила:
– Паша, ты только поверь, ладно! Я не виновата, я ничего этого не знала… про Игоря. Я даже не подозревала. Ты ведь меня тоже постарайся понять… Но чтобы вот такое! Лев Иванович подтвердит… Вы ведь подтвердите, Лев Иванович?
– Ух, – вздохнул Гуров, – как вы все запутали, ребята! Давайте разбираться и подтверждать. И узника, пожалуй, надо выпустить. Как полагаешь, Оксана?
– Надо! – обрадовалась женщина. – Выпустите его, пожалуйста, он же ни в чем не виноват. Он ведь как приехал, то в первый же вечер ко мне прибежал. Глаза большие, сияет, как… Это я потом поняла, что ему про меня наговорили, мол, я тут одинокая, всеми брошенная. Он прибежал, и давай вспоминать, как меня еще со школы любил. И замуж начал звать. Сразу, понимаете?!
– А ты? – поинтересовался Гуров обыденным тоном, чтобы не мешать бурному рассказу. Он отпер решетку и выпустил Бочкина, который, выйдя, так и остался стоять посреди комнаты.
– А я хихикала как дура, – вдруг сникла Оксана. – Я и в школе Пашку всерьез не воспринимала, и потом… по привычке уже. Да и Игорь меня усиленно обхаживал. Он уж с месяц как шлялся ко мне. Паш, ты не думай, не было у нас ничего такого, что люди треплют. Если я одинокая, так ты думаешь, что меня легко в постель уложить? Не было ничего, да и не приставал он. Намекал только, что хочет пригласить меня к себе в город. Приглядеться. Может, и серьезное чего между нами начнется. А я, дура, ухватилась! Мужик статный, симпатичный, деньги есть, серьезный. Сама себя ночами в подушку уговаривала, а чего тебе еще, дуре, надо, беги за ним без оглядки, цепляйся обеими руками, а если надо, то и сама в постель тащи. А не смогла, сердце не лежало…
Оксана вдруг разрыдалась в голос, бухнулась на стул возле рабочего стола Чебрикова и уткнулась лицом в свои руки. Бочкин продолжал стоять в нерешительности, пока Гуров не подошел к нему и не подтолкнул в спину. Только после этого он сдвинулся с места, присел рядом с Оксаной на край стула и стал что-то шептать, несмело поглаживая рукой по ее спине. Она вскинулась, повернулась к нему зареванным раскрасневшимся лицом и вдруг бросилась ему на шею. Гуров откашлялся и отошел к окну. Придется дать им время… тоже, между прочим, в работе уголовного розыска не последнее дело – чувства людей. Такое не сыграешь! Зато теперь у него двое союзников против Захарова.