Черт, подсолнух… Что за глупости, а? Кто тут стоял ночью и смотрел на окна, за которыми маялась бессонницей Алёна?
Может быть, это не слишком скромно со стороны женщины за сорок, однако она была совершенно убеждена, что неведомый человек смотрел именно на ее окно, а не на окно Марины, хотя Марина и моложе, и красивей, и вообще… Но Алёна опасней, а потому именно на ее окошко пялился тот человек, и, очень может быть, палец его в тот момент лежал на спусковом крючке.
Она вышла из дому ровно в семь и, стоя на крыльце, еще успела послушать, как старые церковные часы бьют девять, что означало семь. До холма на дороге в Сен-Жорж, куда надлежало отнести дневник Николь, ходу было минут двадцать, ну а бега – в два раза меньше. То есть Алёна будет там в семь десять, в семь пятнадцать самое позднее. Ей предписано появиться в восемь? Ну уж нет, нема дурних, как говорят наши бывшие братья славяне, а ныне – незалежные и незаможные жители вильной Украины. Нема дурних!
Алёна отнесет банку под дуб, а вернется другой дорогой, через Сен-Жорж. И если с ней что-нибудь случится, Марина прочтет ее последнее письмо, в котором Алёна по пунктам изложила все свои подозрения и выводы.
Алёна никогда не убирала утром постель, потому что боялась нашуметь и разбудить Танечку, которая на рассвете спала очень чутко. Но Марина, которая, как уже говорилось, была отлично вышколена своим французским супругом, немедля бросалась ту постель застилать, и не абы как, а на французский скрупулезный манер, чтоб ни морщинки, чтоб одеяло и простыня заправить гладко-гладко под матрас, чтоб уголки подушки натянуть, чтоб вся постель производила впечатление отутюженной! Разумеется, она и сегодня поступит так же. И найдет на подушке прощальное письмо.
Задача Алёны – вернуться с прогулки до девяти часов, чтобы письмо изъять, ведь Марина встает в девять. Вернется – все так и останется шито-крыто. Не вернется – ну, стало быть…
Стало быть, судьба такая, вот что.
Ее невыносимо тянуло пройти по дороге, ведущей в Нуайер, и посмотреть на дом, в котором жила Селин Дюбоннез, а потом выйти на дорогу в Сен-Жорж через поля, в обход. Но кто знает, вдруг старуха стоит у окна и увидит Алёну? И подумает, что она решила нарушить уговор?
Черт ее знает, старую сумасшедшую, какой будет ее реакция. Конечно, Шекспир сказал, что во всяком безумии есть своя логика, но, чтобы постигнуть ее, надо тоже свихнуться.
Спасибо, не хочется. Кушайте сами.
На окраине Муляна, там, где из него вела дорога на Сен-Жорж, стояло распятие. Алёна, понятное дело, перекрестилась, помолилась – да и припустила трусцой к далеко видному со всех сторон холму с великолепным дубом на вершине.