– Он мой крестный, – кивнул тракторист.
Светская беседа затягивалась. А между тем Алёне было ужасно неудобно стоять здесь, на воротном столбике. И не слезешь ведь без банки. А с банкой – тоже нельзя, тогда тайну сохранить не удастся, вся деревня будет знать о находке. Кто знает, может, там и хранить-то совершенно нечего, но выяснить можно только эмпирическим путем.
Да нет же! Кто-то ведь зачем-то спрятал сверток в банку! Да еще завернул банку в прорезиненную ткань! И все для того, чтобы ее содержимое не размокло! Водосток не лучшее место для сохранения чего-то сухим, но как раз очень подходит – он забит плющом, давно забит, несколько десятков лет…
Черт, да уйдет крестоносец отсюда когда-нибудь или нет?!
– Манфред! – послышался голос, и Алёна увидела Жоффрея, идущего с Атлетом на поводке. – Ты выбрал отличное место для вечерней прогулки!
Крестоносец затравленно покосился на Алёну. А она только головой покачала: Манфред… Вот так имя! Неслабое имечко для тракториста-крестоносца. И довольно известное. Манфред Рихтгофен был знаменитым немецким летчиком времен Первой мировой войны, сбил больше семидесяти самолетов и был прозван Красным Бароном за то, что и реглан носил красный, и самолеты его эскадрильи выкрасили в красный цвет – чтобы сразу отличать от самолетов противника. Это раз. Еще был Манфред в одноименной поэме Джорджа Гордона Байрона. Алёна быстренько напряглась, и ее память мигом выдала на-гора первые строки:
Ночник пора долить, хотя иссякнет
Он все-таки скорей, чем я усну;
Ночь не приносит мне успокоенья
И не дает забыться от тяжелых,
Неотразимых дум: моя душа
Не знает сна, и я глаза смыкаю
Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.
Не странно ли, что я еще имею
Подобие и облик человека,
Что я живу? Но скорбь – наставник мудрых;
Скорбь – знание, и тот, кто им богаче,
Тот должен был в страданиях постигнуть,
Что древо знания – не древо жизни…
Алёнина голова была напичкана такими вот «первыми строками». К примеру, наша героиня запросто могла продекламировать первые десять– двенадцать строк «Илиады», «Одиссеи», «Слова о полку Игореве», «Евгения Онегина», «Мцыри», «Демона» и даже «Василия Теркина». Однако потом прочная сеть ее памяти редела и вспоминались лишь обрывки из бессмертных произведений русской и зарубежной классики. Ну, не считая «Онегина», который зацепился там, в той сети, почти весь.
Манфред… Мать честная! Не очень-то французское у тракториста имя. Но до чего впечатляющее! И неописуемо ему подходит!
– Я только спросил мадам, не нужно ли ей помочь, – с самым равнодушным видом ответил Манфред крестному.