– Эй, – потормошила я его.
– А? Что? – Мужчина таращил глаза, явно не совсем понимая, где он и что происходит.
– Ага, ну так вот. Жили мы мало что бедно, так в строгости страшной. Шаг влево, шаг вправо… Батька у нас шибко сердитый был – как что, сразу за ремень хватался. А Глашка… Глашка – она будто не из нашей семьи. Бывало, глазищами так сверкнет, что даже у отца руки опускаются. «Убегу я, Онуфрий, – часто мне повторяла. – Убегу. По-другому жить буду, богато, счастливо». Я ее, конечно, отговаривал. Ну, какое богатство, откуда? Добро бы красавица, а то так… Вон Сенька Безногий (ногу-то он на «железке» потерял) посватался. Чем не партия? А что инвалид, так и что? Непьющий, работящий, пенсия опять же положена от государства. Но нет! Наша Глаша для другой, вишь ли, жизни предназначена. И ведь добилась своего! Но ты не подумай! – Мужик строго погрозил мне пальцем. – Сеструха у меня что надо! Другая бы уехала – и поминай, как звали, но Глашка меня никогда не забывала, не бросала. Через нее, считай, и у меня жизнь-то наладилась.
– Как это? – Мои уши, вытянувшись, увеличились в размерах сантиметров на десять.
Дед Онуфрий задумался и уставился на меня так, будто впервые видел, явно обдумывая, можно ли мне доверять. Еще одна рюмка коньяка сделала свое дело: мозг расслабился, и сигнал тревоги, если и звучал где-то, то наверняка на самой периферии сознания.
– В общем, – старик придвинулся ко мне ближе, обдав перегарным ароматом, – задумала Глашка замуж выйти. Да не просто за абы кого, а чтоб за богатого. Ну, по тем временам какое богатство – квартира да стенка германская. И ведь удалось! Подцепила сеструха в городе какого-то малохольного с квартирой. Мебеля уж потом, правда, сама покупала. Недолго они прожили – парень больной какой-то оказался, так что быстро сеструху от себя избавил, оставив ее одну в шикарной двухкомнатной квартире. И вроде бы все хорошо складывалось: на заводе Глашка работала в цеху, до начальника смены доросла, в очередь на машину встала. А тут бац – и «перестройка». И все пошло прахом. Деньги накопленные «сгорели»: не то что автомобиль, пары сапог купить нельзя. А тут еще и завод закрыли, всех по домам распустили. А кушать-то хочется, да и не привыкла сеструха моя без дела, значится, сидеть. В общем, устроилась она уборщицей к одному предпринимателю. Он сейчас сильно поднялся: Петров Сергей Павлович, может, слышала?
Я кивнула, надеясь, что пьяный старик не услышит бешеный стук моего сердца.
– И вот там-то и случилось событие, которое, как говорится, развернуло Глашкину жизнь на сто восемьдесят градусов. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, – продолжил Онуфрий. – Временя тогда были, помню, лихие. Что ни день, то сообщение о новом убийстве. Предпринимателей что твоих куропаток отстреливали. Вот и до Петрова этого, значится, добрались. Оно и понятно, он, как мне сеструха говорила, не так чтобы уж прям закон уважал. Уж что там у него случилось, чего он не поделил с кем, я того не знаю, не ведаю. Только наехали на него ребята серьезные, бандиты непростые. Сначала просто претензии кидали, а затем и с оружием в офис пожаловали. Случайно ли или специально, но началась перестрелка. И так получилось, что сеструха моя Петрова-то этого собой от пуль и защитила. О как! Мне-то она призналась, что споткнулась неудачно, но ему, конечно, правду не раскрыла: олигарх ейный по сей день думает, будто она своим телом любимого начальника прикрыла.