— Так я и думала! — констатировала она и позвонила в серебряный колокольчик. — Ничего не поменялось.
Я несогласно покачала головой и хотела уверить женщину в ее неправоте, но она меня перебила:
— У тебя на мордашке все написано. Столько лет прошло, а ты до сих пор в него влюблена. И не говори, что я ошибаюсь!
Вот и что я могла ответить этой прозорливой эксцентричной особе? Мне ничего не оставалось, кроме как покаянно кивнуть.
— Ну, я же так и знала! — вздохнула королева, раскуривая тоненькую сигару, вставленную в мундштук. — А он, такой — сякой… даже не обращает на тебя внимания. На празднике и вовсе закрутил шашни с какой‑то рыжей девчонкой. Тебя это расстроило?
Я вздохнула и вновь кивнула, пара крупных слезинок окрасили страницы книги мокрыми пятнами.
— Ну — ну, моя девочка! — королева отобрала у меня книгу и усадила в кресло. — Зачем расстраиваться? Будто ты его не знаешь?
— Я не понимаю…
— Чего, деточка? — удивилась Клео.
— Почему я не могу избавиться от этого, забыть, разлюбить? — Наверное, спрашивать было глупо, но мне очень хотелось. — Мы ведь никогда не сможем… Я была еще маленькой. А он во мне даже не видит… Люди такого бы не поняли…
— Знаешь, милая, — пробормотала королева, выдохнув облачко дыма, — ничего не происходит просто так! Есть души, которым суждено быть рядом…
— А если это только самообман? — печально спросила я, глядя, как служанка заносит поднос с еще одним чайником и дополнительными чашками.
Королева не ответила, наблюдая за четкими движениями молоденькой легарды, а потом спросила:
— Эсс, зачем наливают чай в чашки?
Легарда помялась, не зная, какого ответа ждет госпожа, но тихо пробормотала:
— Чтобы выпить его.
— Вот именно. Именно так! — улыбнулась Ее Светлость. — Твой чай налит, пей.
Не зная точно, говорит ли королева прямо или образно, я взяла чашку, наблюдая как вытянутые листики шалфея разворачиваются, будто вновь оживают, наливаются цветом, встопорщивают мягкие волоски на тыльной матовой стороне. Я напряглась и переключила зрение на более чувствительное, каким пользовались легарды, рассматривая всю гамму цветов. Кипяток постепенно становился бледно — зеленым, а потом и золотисто — коричневым.
Слезы продолжали литься, но теперь больше по инерции. Мысли уже требовали признать доводы королевы верными и опираться на них.
— Ну, как ты? Успокоилась? — спросила королева.
— Кого ты успокаиваешь, бабуль? — сквозь дверь, мало заботясь о производимом эффекте, ворвался Клант. Меня, заплаканную и красную, киашьяр заметил секундой позже и затормозил, вопросительно глянув на Клео. Королева выразительно повела мундштуком, что могло означать все, что угодно. Легард хмыкнул, отобрал чашку, подхватил меня на руки и усадил к себе на колени, с самым серьезным видом спросив: