Ладони с радостью ощущают их привычную жесткость. Волосы у него такие густые, что даже снежинки не успели растаять: заплутали в них и сидят, сверкают. Отец опускает руки, прижимает меня к себе. Его кожаная куртка пахнет морозом, бензином и чем-то еще родным и приятным. «Ма, ма, ну скорее же! Ну ведь папка приехал», — кричу во все легкие.
Но мать не торопится. Вышла из комнаты и остановилась на другом конце коридора. Молча глядит на отца и только все туже и туже натягивает на плечи свой белый оренбургский платок. Отец тоже молчит. Тоже смотрит на нее. А потом почему-то опускает глаза…
А вскоре опять исчез. В то лето на дачу мы почему-то не поехали. Мать тогда сказала:
— Твой отец, Юлька, больше не приедет.
— Как это «не приедет»?
— Так… Нет у тебя больше отца.
— Как это «нет»?
До меня не сразу дошло, что отца я больше не увижу. А потом дошло: погиб.
— Погиб?
— Да… Погиб во время кросса, — выдавила из себя мать.
Я убежала и заперлась в своей комнате. Целый день мать не могла ко мне достучаться, а к вечеру сломала дверь. Говорят, у меня началась сильная лихорадка, хотели положить в больницу. Но мать не дала. Сама выходила.
Когда поправилась, я часто вспоминала эти слова: «Погиб во время кросса». И даже чуточку гордилась, потому что это звучало почти так: «Погиб смертью храбрых». Я всегда знала, что мой отец не такой, как все: он лучше всех. Смелее и честнее.
А оказалось, что мне соврали. Обманули и предали. И узнала я об этом только полгода спустя. И не от матери, не от кого-нибудь из близких. А от одной из близнячек. Как-то Ширя-штык подстерегла меня по пути в школу и затараторила мне на ухо: «Ой, что я знаю! Что я знаю! Я знаю, с кем он тогда был!» — «Кто он?» — не поняла я. «Ну, твой отец». — «Когда тогда?» — «Ну, в то лето. В Гагре. Он был с моей двоюродной сестрой Танькой».
— Врешь! Он погиб геройской смертью.
— Сама врешь! — надула губы Ширя-штык и заторопилась рассказать мне то, что каким-то образом ей удалось подслушать у взрослых: как оказалось, отец не разбился на своей «Яве» на Кавказе. И приехал он туда не на сборы, а для того, чтобы показать Таньке солнечную Грузию. Танька, говорят, в сорочке родилась: ее выбросило с заднего сиденья на развесистую крону какого-то дерева, и она отделалась легкими переломами и ушибами. Отец пострадал больше. Долго лежал в больнице, но теперь уже все в порядке. Жив и здоров, живет с молодой женой Татьяной в той же Гагре.
Ширин острый, как штык, нос аж дергался от удовольствия, когда она сообщала мне все эти подробности. Ох, как мне хотелось съездить по этому противному длинному носу.