В самых кратких словах Леонид рассказал Синькову о случившемся. Да, слава богу, что для них обоих все обошлось. Вот только если солдат из шестого номера его не узнал в последнюю минуту. Воробьев сам видел его какую-то долю секунды в свете тусклой лампочки. Лица Воробьева Алексей, конечно, не видел. Тем не менее с ним надо быть очень осторожным.
Адрес Корнеевых получен был в Гельсингфорсе. Это немецкая агентура. Значит, связь порвалась. Восстановить ее трудно. С приходом красных гельсингфорские полковники и лейтенанты разбежались или зарылись в подполье. Иваныч не хочет и слышать о финнах и немцах. Выжидает, старый хрыч…
Дважды прошли по улице со стрельбой пьяные. Женщины убежали во двор. Кто-то кричал на улице за углом, звал на помощь, но пока Воробьев и Синьков дошли до угла, все стихло.
Патрули проходили, стуча каблуками сапог, заглядывали в подворотни, отпускали ехидные словечки и шли дальше.
На бетонной лестнице — две ступени из-под ворот в контору, — собравшись комочком, сидит молодая женщина. Из-под серого со штопкой платка — черная прядь. Любопытные яркие глаза глядят, не скрываясь. Она ни с кем не вступает в беседу, хотя знает Катьку-спекулянтку весь двор. Была она машинисткой, была белошвейкой, служила в Крестьянском банке. Сейчас ничего не делает. Бедовая баба, с голоском на весь квартал. Сейчас она притихла — среди «благородных». Рядом с ней еще одна девушка. Сонные глаза показывают, что за день она умаялась и ей не до зрелищ. Это «прислуга за все» со второго двора.
Синьков взволнован рассказом Воробьева. Хорошо, что связь не была закреплена. Синьков шел на нее без большой охоты. Лучше бы к англичанам. Но немцы были ближе, а ненависть к большевикам слепила глаза. Сейчас внимание его отвлекает впервые сошедшая сюда дочь самого домовладельца, Елена Бугоровская. У Синькова в горле сжимает от этой ослепительной красоты. Платок пуховый и материна шубка кажутся на ней сценическим нарядом. Иногда лицо у нее как неживое — тончайший прозрачный фарфор, и только глаза нарисованы щедрой кистью. Но вот она раскроет влажные тонкие губы, сверкнет безупречный ряд зубов, и лицо, еще не наливаясь теплом, оживает. Ею любуются, но она не чувствует нужды хотя бы бровью повести для того, чтобы показаться еще лучше. Отец мог бы нанять в охрану хоть десять человек из безработных офицеров, но почему бы не пойти тайком от своих на четверть часа, раз это любопытно. Синькову удалось заговорить с нею, и уже полчаса прошло с тех пор, как она внизу и все не уходит. Нина робко смотрит сестре в глаза и сжимает ее руку слабыми пальчиками.