В подворотне осела вдруг тишина. Казалось, даже ветер улегся где-то у стены и затих.
Воробьев крякнул и выпрямился. Маргарита повисла у него на руке.
— Привычка, — махнула рукой горничная. — А известно, какие теперь баре? Подмоченные… — добавила она презрительно.
— Хам! — прошептал Синьков. — Расселся в генеральской квартире…
— Не надо, — тихо сказала Елена. — Я пойду. До свиданья. — Не подавая никому руки, она увела дрожащую, испуганную Нину.
— Не скоро еще отвыкнут, — почел долгом сказать Сверчков. Но сказал он это так, в сторону. Полные губы Алексея сжались и побелели.
«Отучим, как козырять отучили», — думал он про себя и если не сказал вслух, то из-за Сверчкова. Нарочито крепким рукопожатием он простился с ним и ушел.
Тогда девушка-незнакомка, которая удалилась было во двор, вернулась в подворотню. На ней было худенькое пальто, и ноги были высоко открыты. Была в лице ее большая прелесть от пышных волос и серых ясных глаз, простая и женственная прелесть, которую можно не заметить, но, заметив, нельзя забыть.
Сверчков стоял около девушки, изредка посматривая в ее сторону, и не уходил. К утру незначительные фразы, редкие, необязывающие, сделали знакомыми всех, кто был в подворотне, — и офицеров, и Катьку, и сероглазую девушку.
Хмурый свет ленивого утра постепенно разливался по улице. Проводив ясноглазую девушку до квартиры генерала Казаринова, где обитал теперь Алексей, Сверчков отправился спать.
Ульрих Гейзен уже лежал в постели. На ночном столике громоздилась пачка книг. Днем и ночью он читал много, жадно, без разбора, словно бы отгораживаясь от жизни пыльными полками книг, уходя в мир особых книжных измерений. В нем были задатки ученого. Род Гейзенов славился профессорами и доцентами. Но дядя не верил в добрую судьбу Ульриха. В племяннике было мало спокойного упорства, много порывистости. Мало мудрой рассудительности, много поспешности в суждениях.
Сверчков выбрал одну из книг на ночном столике и стал укладываться.
Дружба Сверчкова и Гейзена одинаково знала часы обоюдного молчания и взрывы горячих бесед…
Тихон Порфирьевич Шипунов любовался своим умением появляться неожиданно и беззвучно. За эти американские неслышные ботинки с каучуковой подошвой в два пальца он заплатил уйму денег. Анастасия Григорьевна старательно выщипывала у туалета брови. Шипунов подошел и звонко чмокнул ее в открытое плечо.
Анастасия Григорьевна вздрогнула, уронила серебряные щипчики, инстинктивно запахнула пеньюар и вся съежилась.
— Опять! — раздраженно крикнула она. — Кто вас впустил?