, ожидая, когда ему дадут возможность медленно, спотыкаясь, зачитать этот список, чтобы все убедились — пункта о вытаскивании жены из лохани там нет.
— Оставь ее там! — вдруг громко раздалось из партера. — Оставь ее, Жакино! Там ей самое место! Если оставишь, я про тебя песню напишу!
Обещание прозвучало весьма странное, и Анри высунулся из ложи, насколько мог, чтобы разглядеть самозваного поэта. А когда разглядел, чертыхнулся, спешно пробормотал извинение изумленному Ротру, вскочил на барьер ложи и спрыгнул вниз. Высота для опытного солдата была пустяковая. Лейтенант всего лишь сбил двух зрителей с ног, увернулся от выставленного кулака и стал протискиваться к сочинителю песен.
Это был не кто иной, как пропавший три недели назад из Пале-Кардиналь поэт-самоучка Адан Бийо.
Несколько месяцев он слыл главной парижской диковинкой. И в самом деле — немало странных и причудливых чудаков знал Париж, но столяр, который сам, без учителя, освоил письмо и чтение, чтобы записывать собственные стихи — причем очень хорошие стихи! — всех сильно удивил. Его стали наперебой зазывать в самые модные светские гостиные. Кардинал, которому немедленно донесли о самоучке, тоже приглашал к себе Бийо неоднократно и даже назначил ему денежное пособие. В результате бедный столяр, которого с комической почтительностью именовали теперь не иначе, как «мэтр Адан», очевидно, бог весть что себе вообразил. Капризная дама Фортуна и не таким простофилям голову кружила.
Но Париж — на то и Париж, чтобы блистать непостоянством. Очень скоро вошла в моду другая живая игрушка, а какая — Анри, занятый службой, не уследил. Ею вполне могло оказаться несчастное создание вроде «малышки Лаво» — карлицы, которую несколько лет назад прислала в подарок Анне Австрийской пожилая испанская инфанта Клара Эухения, по печальному стечению обстоятельств занимавшая пост штатгальтера[16] Испанских Нидерландов. Девочку-карлицу внесли в клетке под большим покрывалом, словно попугая, и она повторяла все, что говорили собравшиеся вокруг дамы, пока кто-то не сорвал покрывало. Пока «малышка Лаво» была ребенком, она всех забавляла, но как только подросла — наскучила. И судьба ее оказалась незавидной: распухшее синее тельце утопленницы промозглым мартовским утром подобрал лодочник у моста Михаила Архангела.
Истории свойственно повторяться. Новое парижское увлечение быстро задвинуло поэта-самоучку в пыльный угол забвения — салоны закрыли перед ним свои двери, Бийо перестали приглашать на свадьбы и балы, лишь в Пале-Кардиналь для него по-прежнему держали стол и комнату. Такой удар по самолюбию не каждый выдержит. Естественно, «мэтр Адан» страшно обиделся. И исчез. Возможно, с тайной мыслью, мол, пусть они теперь за мной побегают!..