Стаи ватных облаков проносились над зелеными холмами так низко, будто высматривали себе место для посадки. Гоняющий их ветер на земле лишь едва обдувал кривые, одинокие деревья — должно быть, это потому, что путь ему перегородила, потянутая синеватой дымкой, горная гряда.
Солнце испускало во все стороны целые снопы лучей, под которыми с удовольствием грелись замершие в траве полевые грызуны. Они не боялись в изобилии кружащих в небе огромных черных птиц, странным образом понимая, что целью стервятников были вовсе не они…
— Над тобой кружит целая туча падальщиков, — произнес голос. — Они ожидают мига, когда ты сдашься и упадешь, чтобы вонзить в твою плоть когти и обагрить клювы еще теплой кровью. Но я верю, Саймон Сэт, верю, что ты не достанешься им на поживу — ты справишься.
Одеревеневшие ноги упорно несли Сэта все дальше на юг. Ему казалось, что он идет довольно быстро и целеустремленно, но на самом деле он шаркал по земле, шатался и петлял.
— Скоро солнце начнет клониться к закату, — продолжал голос. — Ты идешь с утра, ты устал, ты голоден и ты не пил два дня. Но именно поэтому ты не должен останавливаться. Малейшая передышка — и ты уже не сможешь подняться. Надежда на нахождение воды иссякнет как ключ в засушливый год…
Саймон не ответил и на этот раз. Иногда ему казалось, что обладатель голоса садистки издевался, говоря и без того очевидные вещи.
Он шел с Сандрой по равнине всю ночь, а затем, когда остался один, весь день топтал эти проклятые холмы, ни разу не остановившись для отдыха. Он был изранен, обессилен, но страшнее всего была жажда. Она была невыносима: ему хотелось вскрыть вены, чтобы напиться собственной крови, — удерживала только боязнь, что в жилах он не найдет и капли влаги. Кровь загустела, высохла, превратилась в труху — наверно сейчас он был похож на высохшее дерево, мимо которого только что прошел.
Впрочем, он не ответил бы голосу, даже если бы захотел: рот пересох, и каждое движение языка отзывалось острой болью, а голова была столь тяжела, что вряд ли в ней могла родиться осознанная мысль.
— Иди, Саймон, иди, — повторял голос. — Ты не достанешься стервятникам, скоро ты найдешь воду…