Но она не успокаивалась. Он чувствовал свою беспомощность и одиночество. За окнами затаился враждебный мрак, деревья шушукались, как старые сплетники. Адольф осторожно положил жене руку на плечо. Она посмотрела на него полными слез глазами.
– Адольф, дай мне уйти. Тогда они перестанут…
Она встала. Свеча еще горела, огромная человеческая тень металась по комнате, скользила по стенам, и освещенная тусклым светом женщина казалась по сравнению с ней маленькой и слабой. Мари присела на край кровати, потянулась к чулкам и блузке. Странная гигантская тень потянулась вместе с ней, как бесшумная судьба, которая подкралась из черных закоулков через окно и теперь, издевательски хихикая, искажала и обезображивала человеческие движения, – сейчас она нападет на жертву и утащит ее в шумящую ветром тьму. Адольф вскочил и задернул белые марлевые занавески, как будто отгораживаясь от ночи, сквозь черные четырехугольные отверстия уставившейся на них алчными совиными глазами. Жена тем временем натянула чулки и потянулась за лифом. Адольф подошел к ней:
– Мари…
Она подняла глаза и опустила руки. Лиф упал на пол. Адольф увидел в ее глазах боль, боль живой твари, избитого животного, неутолимую боль того, кто не может себя защитить. Он обнял жену за плечи. Какая она теплая, мягкая. Как можно бросать в нее камнями? Разве оба они не хотели как лучше? Почему ее так беспощадно гонят, травят? Он прижал ее к себе, и она поддалась, обняла его за шею, положила голову ему на грудь. И так они мерзли оба в ночных рубашках, и чувствовали друг друга, и хотели каждый своим теплом спасти другого, и сидели на краю кровати, и мало говорили, и, когда тень перед ними снова дернулась на стене, поскольку фитиль свечи накренился и пламя угасало, Адольф нежно потянул жену в кровать, что означало: мы будем вместе, мы еще раз попробуем, – и сказал:
– Мы уедем отсюда, Мари.
Это был единственный выход.
– Да, Адольф, давай уедем!
Она прижалась к нему и разрыдалась в голос. Он крепко обнимал ее и все повторял:
– Завтра начнем искать покупателя… Прямо завтра…
И в сумбуре из намерений и надежд, гнева и печали он взял ее, отчаяние сменилось жаром; наконец она умолкла, плач утих, как у ребенка; она нашла умиротворение в изнеможении и безмятежном дыхании. Свеча погасла, тени ушли, жена спала, но Адольф еще долго лежал и думал. Проснувшись посреди ночи, жена почувствовала, что лежит в чулках, которые надела, собираясь уходить. Она стянула их и, разгладив, положила на стул возле кровати.
Через два дня Адольф Бетке продал дом и мастерскую, а вскоре нашел квартиру в городе. Погрузили мебель. Собаку пришлось оставить. Труднее всего далось расставание с садом. Все-таки нелегко было уезжать, и Адольф не знал, чем это кончится. Но жена держалась решительно и спокойно.