— Ну как тебе здесь?
Четвертачок промолчал. Взгляд у него слезился пуще обычного.
— Иди умойся, — брезгливо бросил Гречанинов. — А то весь в каких-то соплях.
Четвертачок поднялся, подошел к умывальнику, дождался, пока из крана потечет желтоватая струйка. Поплескал в лицо и обтерся рукавом. Вид у него действительно был нетоварный. Закрытый блямбой глаз сумрачно пылал, и шишак на лбу, который он набил себе о панель, выпирал, как рог.
Вернулся на койку и сел, опустив руки на бедра.
— Я бы, ребятки, чего-нибудь сейчас выпил, — попросил смиренно.
— Это потом, — сказал Гречанинов. — Сперва послушай внимательно, что скажу.
— Ну хотя бы курнуть.
Я дал ему сигарету и сам закурил. Я очень устал к этому часу — голова разбухла и ныла вся целиком — и думал лишь о том, как там Катя одна. Гречанинов произнес:
— Что ж, Миша, выйти отсюда ты можешь только вперед ногами, если будешь упорствовать. Это ты понимаешь?
— Ты люберецкий, что ли, от Зиновия?
Гречанинов посоветовал ему выбросить весь блатной мусор из головы и изложил свои требования, но чтобы слова его звучали убедительнее, начал издалека. В этой комнате, сказал он, твоя прежняя жизнь, Четвертачок, закончилась и ты снова стал тем, чем был всегда, — куском дерьма.
— Не хочу, чтобы именно на этот счет у тебя оставались какие-нибудь иллюзии.
— Чирикай дальше, — буркнул Четвертачок, не поднимая глаз.
— Что ж, вижу, ты не до конца уяснил обстановку. Тогда, пожалуй, перенесем разговор. Пошли, Саша, — и сделал движение к дверям. Четвертачок вскинулся:
— Не надо, я все усек.
— Что усек?
— Я знаю Могола лучше, чем ты.
— Конечно, ты же пять лет был у него наложницей, пока не надоел. Верно?
Четвертачок промолчал. Дух его был далеко не сломлен, хотя урон потерпел значительный. Он никак не мог понять, в чьи лапы угодил. Что это за старик, который обращается с ним, как с тарой. Впрочем, опыт матерого бандюги подсказывал, что этот человек не убьет его без крайней необходимости. Он угадал в Гречанинове интеллигента и исполнился к нему презрением. Однако вскоре его оптимистические надежды развеялись в дым. Гречанинов выдвинул условия, которые сперва показались дикими. Четвертаку предлагалось под любым предлогом, который придумает за ночь, вызвать на свидание Валерию Сверчкову, кровиночку Моголову. Услыхав про это, он побледнел, захлебнулся дымом и через силу, но твердо сказал:
— У тебя горячка началась, папаша!
В ответ Гречанинов объявил, что лично никуда не спешит. Помещение, где они сейчас находятся, списано в архив при старом режиме и нигде не значится. В ближайшие год-два сюда вряд ли кто заглянет, как несколько лет уже не заглядывал. Но чтобы околеть, столько времени Четвертачку не понадобится. Подохнет он от голода, но еще живого его огложут крысы, а это очень неприятная смерть, хотя именно такую он и заслуживает. У бетонных стен, оборудованных еще при покойном вожде для секретных надобностей, стопроцентная звуконепроницаемость, поэтому даже если у Четвертачка достанет сил вопить подряд трое суток, его никто не услышит. Но есть во всем этом один положительный момент, уточнил Гречанинов. Безвестный строитель чудо-бункера, замаскированного под склад, предусмотрел хитрую систему подземной вентиляции, поэтому Четвертачок может не беспокоиться о том, что загнется от недостатка кислорода.