«Команчо!» — неожиданно на весь зал проревел Эдик. Спортсмен общества «Водник» засвистел и, вытащив из нагрудного кармана флейту, проиграл «Калинку».
Ресторан заполнялся жителями Петроградской стороны и приезжими с Крестовского острова. По деревянному помосту протопали ботинки нескольких мужчин и раздались звуки настраиваемых инструментов.
В залу вошли три дамы средних лет, полные крашеные блондинки в терленовых брюках. Они несли огромные охапки сирени, их напряжённо-счастливые лица лоснились кремом «Насьон». От запаха духов «Золотой месяц Лиссабона» Валера раскашлялся и проглотил часть нового опуса:
«От жизни мы ушли, забыли мы любовь…»
Дальше было что-то насчёт того, что пора бы и вернуться. Питательный крем «Насьон» излучал тепло.
«Команчо!» — завопил Эдик, чтобы привлечь внимание терленовых брюк, но те, усыпав свой стол сиренью, усердно и сосредоточенно поглощали осетрину, лангустов и чёрную икру. Вторая бутылка из-под шампанского с тихим, печальным звоном покатилась по бетонным плитам ресторанной залы.
«Цыплят-тобакко, мы будем есть цыплят-тобакко!» — прорычал Эдик.
«Женщина! — обратился он к блондинке в лиловом платье с брошью в виде новой модели танка „Т-34“, — двенадцать порций!»
«Ком-м-анчо! Ты не умеешь играть в футбол. Главное — пас, Слав-в-ик, пас. Ни одного паса в этом году, ни одного. Ты — падаль, Слав-в-ик, ты — подонок. Ком-м-анчо!»
Вошли шесть биологов-генетиков, неся перед собой животы и белые манишки. Впереди них, рыдая, бежал молодой человек в роговых очках. Рыдая, он повторял:
«Двойная спираль. Попкинс-Гопкинс. Симпозиум молодых кур по вопросу венерических болезней».
Он так плакал, что всем стало его жалко. Три дамы, подхватив охапки сирени, попытались принять его в свои объятия. Но молодой человек, неожиданно энергично уклонившись от них, с двумя бутылками агдама исчез в кухне. Оттуда вскоре донеслись рыдания:
«Двойная спираль. Попкинс — Гопкинс».
Дамы оправились и заказали шампанское. Им принесли маленькую. За официанткой, сменившей лиловое платье на причёску Марии-Антуанетты, мужчина в строгом жёлтом костюме и сигаретой «Столичная» за ухом вкатил бочонок пива. В авоське у него болталось семь селёдок, вымоченных в белом вине. Мужчина насвистывал песню «Лада». Мы все пошли танцевать. Вечер был прекрасный.
В зале появился тощий бородатый субъект. В руках он нёс чистое бытие в виде вешалки, к которой женскими заколками была пришпилена атлантическая килька.
«О, кровли, жемчуга, бассейны темноты…» — пропел потрясённый Валера.
Чистое бытие прошло через танцующих терленовых дам и, усевшись в углу, стало пожирать самое себя.