— То есть? — непонимающе переспросил мистер Ливингстон.
— То есть вытягивают у граждан большие средства на сомнительные цели. Это подсудное дело, между прочим. Хуже сект. Устройте для начала выборочную проверку по Москве всех этих амнистий, матерей, синих китов, сухих поп и прочих прав человека. Когда отыщете криминал, будем их поэтапно закрывать. Вам ясно?
— Не очень, — признался лондонский чистоплюй. — Чтобы начинать проверки, нам, в соответствии с обычными правилами юриспруденции, необходимо иметь на руках заявления потерпевших.
— Пра-а-а-авилами, — передразнил я. — Вам, мистер Ливингстон, давно пора понять национальную русскую ментальность. У нас все правила вилами по воде писаны. В России испокон веку принято ставить телегу впереди лошади. Одним словом, начинайте быстрее проверять, а заявления… гм… заявления будут, не сомневайтесь.
На самом деле я даже теоретически с трудом представлял, как может выглядеть подобная кляуза. «Я, Кораблев Денис Анатольевич, законно избранный президент России, будучи в нетрезвом уме и в совсем уж никакущей памяти, снял со своего секретного счета в оффшорной зоне, открытого на подставное лицо, и перечислил…» М-да. Клинический случай идиотизма. Как, собственно, и все, что я творил после инаугурации. Может, я все же не зря башлял психиатрическим фондам? Глядишь, и будет мне отдельная палата.
— Как понимать ваше выражение «телега впереди лошади»? — между тем удивился Генпрокурор. — Нарушение причинно-следственной связи? Вы хотите сказать, что в России следствие опережает причину? Однако релятивистские законы не позволяют…
— Занимайтесь-ка лучше своими прямыми обязанностями, — осадил я английского умника. — Законы у нас четко прописаны в УК РФ, и они, если надо, все отлично позволяют. С причинами как-нибудь разберутся другие ведомства, ваша главная задача — следствие…
— Но позвольте… — Мистер Ливингстон был явно озадачен.
Так тебе, голубчик! Настроение мое резко улучшилось. Ставить подчиненных в тупик — любимое развлечение всякого порядочного начальства, и я не исключение. Скорбь о потерянных бабках и заметно покоцанном реноме отодвинулась куда-то на периферию. Маленькие локальные радости — лекарство от тотальной невезухи.
— Не позволю! — с удовольствием рыкнул я. — Исполняйте, а не пререкайтесь с вашим президентом. И, кстати, про олигарха этого, Шкваркина, не забудьте. Дело у меня на личном контроле!
Вздрючив Генпрокурора, я бросил трубку и понял, что за последние десять минут обитательница моей башки вела себя на редкость миролюбиво. Может быть, негодяйка намекала мне, что я наконец-то смогу поесть? Здоровые силы моего организма, похоже, брали свое: аппетит побеждал тошноту, а та беспорядочно отступала. Я представил себе два румяных круассана, не съеденных на завтрак, — и они уже не показались мне такой дрянью, как утром.