Примечательно, что никто из присутствующих на «чтениях» в Фединском музее — ни дочь писателя, ни московские гости, ни саратовские литфункционеры, — выслушав эту историю, не попытались как-либо образом обелить Алексеева. В качестве резюме было просто заявлено, что «правда бывает разная. Есть правда любви и есть правда ненависти». И поскольку, мол, все творчество писателя Алексеева знаменует собой «правду любви», то попытки вывести лжеца на чистую воду есть проявление деструктивной «правды ненависти», на которую можно и не обращать внимания.
На самом деле, разумеется, правда — как свежесть осетрины в знаменитом булгаковском романе — может быть только одна. Либо она, либо вранье, а третьего, уж извините, не дано.
Кстати, о романе Булгакова. Александр Бобров, лауреат премии имени М. Алексеева, недавно поведал читателям: «Все, кому дорога русская литература, знают, что именно в журнале «Москва», редактируемом Алексеевым, были напечатаны впервые «Мастер и Маргарита» Булгакова…» Ранее той же историей уже успел поделиться с публикой и сам Алексеев — в интервью «Российской газете» (2002), под названием «А рукописи вправду не горят»: «С душевным трепетом отправлял я верстку январского номера в Главлит. А когда она вернулась — ахнул: красный карандаш изрядно погулял по полосам. Цензура представила нам весьма обширные сокращения. Я немедленно отправился к председателю Главлита. Бой шел за каждую снятую страницу… Во всяком случае, мне удалось немало отстоять… Мы были первыми, кто исполнил мечту Михаила Афанасьевича — явили его творение народу…»
Красиво? Трогательно? Только все эти слова — ложь от начала до конца. Разоблачая очередное алексеевское вранье, критик Андрей Турков цитирует слова Дианы Тевекелян, которая работала в отделе прозы журнала «Москва» именно в ту пору, когда там публиковался булгаковский шедевр: «Никак не мог Михаил Алексеев «совершить свой редакторский подвиг». Не ходил к (…) главному цензору Романову с «Мастером». Не был среди тех, кто явил булгаковский шедевр читающему миру». Ибо роман был — действительно, с великими трудностями и потерями — опубликован в последних номерах «Москвы» 1966 года и в январской книжке 1967-го уже смертельно больным главным редактором Евгением Поповкиным. Алексеев же занял этот пост только в 1968 году».
На что же рассчитывал лжец? На невежество публики? На то, что свидетели уже умерли, а даты никто не станет сверять? На то, что номенклатурное прошлое вруна перекроет дорогу опровержениям? В прежние годы так и было: Юрий Буртин, пытавшийся разоблачить клевету на Твардовского, не мог опубликовать свой текст почти десять лет, вплоть до перестройки.