Рут чуть не задохнулась и мучительно покраснела, а он поставил на стол пустую чашку и вышел. Даже Лоис была озадачена.
— Жалкий шут! — сказала она, когда дверь за ним закрылась.
— Не думаю, чтобы он хотел меня обидеть, — заметила Рут.
— Если он так хорошо разбирается в английской литературе, пора бы ему в его возрасте научиться выражать свои мысли. — Глаза Лоис сверкнули за стеклами очков. Она налила кофе и протянула чашку Рут. — Возьмите, солнышко. Надеюсь, вы столкнетесь чаще с глупостью, чем с ехидством. Впрочем, в литературном мире, говорят, полно и этого. И кроме того, они там любят друг про друга сплетничать: я постираю твое грязное белье, а ты — мое.
— Я понятия об этом не имею. Я же человек начинающий.
— Первые шаги, — сказала Лоис. — Кто знает, куда они приведут? Так или иначе, надеюсь, что за моральную поддержку вы подарите мне книжку с надписью.
Рут улыбнулась.
— Постараюсь посодействовать, чтобы вы ее получили.
— Говорят, жена выдает ему по первое число.
— Вот как?
— Еще бы! Жуть какую жизнь ему устраивает.
Вечером, на курсах, внешне спокойная и скромная, она наслаждалась завистью своих соучеников. Курсы были при Центре обучения взрослых в более крупном городе, расположенном в нескольких милях от того, где жила Рут, и все узнали об ее успехе, когда Джим Томас, их преподаватель, объявил об этом в начале занятий.
— Давайте поздравим Рут Хэттон, у которой приняли роман к публикации. И выразим восхищение ее сдержанностью, ибо она и словом не обмолвилась, что работает над романом, пока ее труды не увенчал успех.
Томас явно завидовал ей не меньше остальных.
— Вы знаете, что я написал три романа и ни один из них не попал в печать? — сказал он ей после занятий.
— Но ведь ваши стихи и рассказы были напечатаны.
— Да, только это и позволило мне не пасть духом и не считать, что я напрасно трачу время.
— Перестаньте. Просто не понимаю, как вы можете так говорить.
— Неужели? Одно дело — болтать о чем-то с умным видом и совсем другое — самому что-то создать.
— Но ведь столько печатается всякой гадости, под которой вы в жизни не поставили бы свою подпись, верно?
— Да, конечно. Однако много печатается и такого, что я отдал бы правый глаз, лишь бы это написать.
— Еще неизвестно, к какой категории вы отнесете мою книгу.
— Да, это верно. — Он с минуту задумчиво смотрел на нее, и вдруг оба рассмеялись.
— Зато теперь я буду ужасно бояться, что вы о ней подумаете, когда прочтете.
— Вам от этого не уйти. Раз вы что-то предложили миру, мир имеет право высказаться об этом.
— Да.
— Эта мысль смущает вас?