Неожиданно фиолетовые «гусеницы» ринулись в атаку. Более не обращая внимания на пугающий защитный купол, они устремились к искуснику. Разделяющие их метр-полтора давались чародейским конструктам нелегко, но они настойчиво, по сантиметру словно вгрызались в защиту, стремясь достать человека внутри.
Хрюкнув и икнув одновременно, Толлеус враз забыл о веселье. Были бы у него волосы, они бы сейчас встали дыбом. А так лишь холодный пот выступил. Бежать смысла не было — до шатра было слишком далеко.
На трибуне царила недобрая тишина, поэтому чей-то смешок прозвучал неприлично громко. Старику некогда было смотреть по сторонам, выискивая веселунчика. Его взгляд был прикован к отвратительной фиолетовой гусенице, наполненной маной так, что вот-вот лопнет. «С таким запасом она может наворотить дел!» — билась в голове единственная мысль.
Зацепившись за нее, подсознание нашло решение. Сам не понимая, что делает, спокойно и рассудительно, как учитель на уроке, искусник принялся за дело. В мгновение ока он сформировал и направил шесть плетений манонасоса прямо в завязших в поле конструктов. Зарывшись в защиту, они сами поймали себя и теперь не могли увернуться. Мана хлынула настоящим потоком. Даже более мощным, чем от живого человека. «Гусеницы» стали таять буквально на глазах. Однако они не сдались, с завидным упорством стремясь к Толлеусу. Расстояние до них пугающе быстро сокращалось. Нервы старика не выдержали, и он «закрыл глаза истинного зрения», чтобы не видеть их больше.
Конструкты и плетения тут же исчезли из вида, полностью уступив место трибуне с чародеями. Толлеус видел их и до этого, но как бы через марлю. Теперь же он отчетливо рассмотрел повернутые к нему каменные лица, округлившиеся буквой «о» рты, сжавшиеся кулаки. А еще глаза — разные глаза разных людей: холодно-спокойные, налитые злобой, нейтрально-созерцательные, удивленные. Секунду лишь ветер жил в этом месте. А потом среди чародеев прошла волна движения: кто-то кашлянул, другой наклонился к товарищу и что-то зашептал тому в ухо, третий просто отвернулся, четвертый сжал губы и моргнул, пятый шумно вздохнул. Старик ощутил, что пристальное внимание к его персоне исчезло. Очевидно, невидимый обычным зрением поединок завершился. Вопрос только, как. Сам искусник ничего не ощутил. Осторожно осмотревшись вокруг, он не заметил «гусениц». Вообще в истинном зрении не было видно ничего, кроме защитной сферы, все также стерегущей покой своего хозяина. Успели ли манонасосы досуха выкачать ману? Хотелось в это верить. По крайней мере, самочувствие не изменилось. И это было добрым знаком.